Софи дарит еще один взгляд летчику. Мельком и вскользь — пришлась ли мужчине по вкусу игра женщины? Понял ли он? Поддержит ли? Мельком, только мельком, и с плохо скрываемым разочарованием — Софи разочарована не тем, что офицер не поддался на провокацию, нет, этот факт Софи даже нравится, ведь вся эта игра, эта нарочитая телесность, эта провокация — дешевая и пустая, Софи даже рада тому, что летчик — не баран, которому хватило бы жеста, но Софи разочарована тем, что он не подыграл. "Трус!" — написано у нее на лице.
Их "не торопится" для нее трусость, скучность и бесчувственность. Зачем они здесь, если не танцуют? Разве музыка не затекает в них, как в нее? Разве не вибрируют их тела, как ее живое и подвижное тело? Разве не чувствуют они в себе жажду?
Она поняла, что видит иначе других, только в двадцать, до того природная чуткость казалась Софи чем-то само-собой разумеющимся, и девушка полагала наличие такого у всех без исключения, оправданно полагала, ведь видела это в матери, сестре, отчасти в отце и очень явно — в своем учителе музыки.
Как же София заблуждалась!
Она чувствует иначе. Ощущает иначе. Различает даже тонкие оттенки музыки, слов, настроений. Только в двадцать Софи осознала, что так ощущает далеко не каждый. Это был какой-то глупый роман и какой-то глупый человек, чье отношение к жизни, к происходящему и к ней, к Софи, к женщине, повергло тогда юную пианистку в шок. Разрыв оказался столь же легким, сколь был неизбежен, сколь широкая пропасть лежала между этими разными двумя. Спустя еще полгода, Соф поняла, что большинству людей, будь то мужчины или женщины, нужны табак, алкоголь или какие-нибудь особенные, очень глубокие переживания только для того, собственно, чтобы быть живыми, но ведь жизнь не течет по законам драматургии, верно?
И, вероятно, не будь в жизни Софи людей, чувствующих также или близко к ней самой, не будь верных книг, великой музыки, Софи вместе с открытием сочла бы себя сумасшедшей, но семья и заветный человек, сами того не зная, подарили Софии святую броню от всего, она навсегда теперь знает, что ее ощущения — не изъян и не язва.
Софи отвечает приятельнице только улыбкой. "Как дела?" — слишком пространный вопрос для того, чтобы Софи могла точно на него ответить. Она могла бы сказать, что две секунды назад был интригующий момент, следом — скучный, а сейчас — веселее, но чуть неприятный. Вряд ли Нине интересен подобный ответ, и Софи не отвечает совсем, улыбаясь и как-то не ясно кивая.
Усмешку Нины София прекрасно чувствует, и эта усмешка пианистке не по душе, ощущение, словно в детстве, когда старшая сестра застает за глупейшей и безобидной шалостью. Но разве может игра быть плоха? Игра хороша сама по себе, хороша уже тем фактом, что происходит.
Софи неинтересно соперничество как таковое, а соперничество с женщинами противно Софи. Будучи в силах бороться, Софи не выбирает борьбу, ценит мягкость в себе и в других многим выше силы.
Иногда София ловит себя на мысли, что, может, стоило бы поучиться кое-чему у таких, как Нина, тех, кто оказывается популярен, поучиться этой самой доброжелательности и открытости, быть может.
Вот только Софи неинтересно учить приемы и техники боя, цель которого — мужчина, словно женщина — не человек, а эдакое существо, чье счастье целиком и полностью зависит от мужчины, чья цель жизни — мужчина. Желания такой женщины сконцентрированы только на замужестве. Эдакий красивый и пустой кусок человека? Увольте, Софи спокойно согласится на аскезу и монашеское воздержание, если замужество идет вразрез с ее жизнью.
По большому счету, добровольная аскеза Софии началась сразу же после отъезда учителя музыки.
Просто после него Софи никак не может согласиться на что-нибудь меньшее. Меньшее в духовном плане — Петро был некрасив абсолютно и столь же беден, если не сказать — нищ. И самым изысканным удовольствием для юной хорошенькой девушки из достаточно благополучной семьи оказалось — учиться у Петро.
И ведь они даже ни разу не танцевали, а она все еще не может забыть его! Как это так получилось, как сделалось? Как произошло так, что одно сердце насквозь открылось другому? Софи не раз задавалась этим вопросом, но так и не нашла ответ. Из чего родится вот такое настоящее, которое действительно стоит того, чтобы о нем беспокоиться, которое стоит борьбы, но вместе с тем не требует борьбы, которое облагораживает человека, возрождает его, раскрывает? София точно знает, что чувство не родится из обмана. Флирт может быть приправой, но не блюдом. Настоящее в жизни нельзя ни выпросить, ни выторговать, ни обменять, нельзя сплести уловками. Разве, что только вымолить? Интересно, можно ли вымолить?
То что действительно стоит того, чтобы этого желать — очень простое, понятное и легкое. Приходит само и уже никогда не уходит, даже не продолжаясь физически. Послевкусие великого вечно.
— Привет! Рада видеть тебя здесь, Нина, как поживаешь? — чуть запоздалое, но легкое. На самом деле Софи не очень интересно, как поживает Нина, и это даже не эгоизм, не зацикленность на самой себе, просто у Нины обычная, не слишком интересная жизнь, просто всего лишь очередной слишком пространный вопрос.
И вслед за вопросом Софи в "Грацию" вошла Эстер. Софи махнула рукой в ответ подруге, оживляясь, чувствуя наконец по-настоящему азарт той игры, которую две женщины задумали устроить между собой.
Стоит признать, Софи предпочла бы себе в собеседницы Эстер, об этом и подумала пианистка, уже сейчас, загодя, зная, что сядет за столик к Эстер после первого же танца, не зависимо от того, какие чувства вызовет такой жест у Нины.
А еще Софи села самым красивым и выгодным образом из всех, положив тонкие руки перед собой на стол, тронув запястье левой и глядя нагло и самоуверенно в лица сидящих мужчин, всем своим видом как бы спрашивая, кто из присутствующих окажется достаточно смел, чтобы танцевать с нею.