Софи идет пешком.
Она идет отнюдь не от того, что стеснена в средствах — всего лишь не может отказать себе в милом удовольствии пройтись.
Она рискует заблудиться в междуножии улиц, которые ночь волшебным образом меняет до неузнаваемости, и сыскать гнев площадей, неожиданно выплескивающийся каплями слез и криком, за которыми боль и отчаяние.
Она рискует, но каблучки уверенно выстукивают дробь по мостовой. Софи танцует, раскрываясь дождю, чувствуя, как в одно мгновение обрушивается на нее город, пестрый, невыносимо-прекрасный, отвратительно-пластичный. Гомоном прохожих, великолепием света и темнотой подворотен, в которых она может укрыться, если шальной дождь решит расплакаться шибче, и которые ей так легко будет оставить, так легко будет покинуть, когда дождь стихнет. И вместе с упавшим городом, что затекает в вены, возникает чувство — этот город любит ее, он ждал ее, ждет, будет ждать, он будет скучать, если она уйдет, он всегда наблюдает, он с нею и в ней. Он — есть она сама.
Прогулка — свидание с самой собой, прелюдия вечера, желанное предвкушение, наполненное смыслами не меньше чем само действо.
Крапинки дождя почти не оставляют следов на одежде, но оседают в волосах, делая те тяжелее, завивая локоны упругими черными кольцами.
Есть женщины, которым к лицу красный цвет, есть женщины, которым красный противопоказан, а есть женщины, которым красный не нужен, алый меркнет на фоне их внутреннего огня, таким огненным барышням ни к чему красное платье. Софи аккурат из таких, из последних, она приходит в белом.
И она из тех, кто приходит раньше многих, ведь она идет танцевать, только неудержимое первобытное желание получать, отдавать, быть. Никакого особенного появления, никаких уловок, лишь немного застыть в дверях, совсем чуть, чтобы оглядеться, она смотрит ровно и степенно как бы поверх, окидывая одним продолжительным взглядом весь зал.
Рука замирает, облокотившись о стену.
Густое зелье, выжимка, экстракт пестрого Буэнос-Айреса, цвет, вкус, запах и звук, здесь.
Рука отпускает стену нехотя, тонкие пальцы гладят напоследок шершавую поверхность, дарят крохотный кусочек ласки, а в теле уже плещется музыка. Играет, переливается, требует себе движения, выхода, танца.
Софи проходит к столикам справа.
Ее нетерпение выдает жадный взгляд, никогда она не научиться прятать его, не сможет быть другой, никогда не сыграет степенную женщину, не сможет претвориться, и кажется никогда, никогда-никогда не насытится и не остынет.