Перемещаться по странному строению было несколько непривычно и Кортес украдкой держался пальцами за полу дублета Рафаила, опасаясь, что потеряется в этих белоснежных лабиринтах.
Охотно отвечал на вопросы, рассказывая о том, что знал про родню. К несчастью, он отбыл из дома достаточно давно и сведения были устаревшими, но новые ему попросту было неоткуда взять.
Всего раз он выпустил краешек одежды, когда они с дедом подходили к девушке по имени Лилит.
И хотя право обращения с женщиной принадлежало старшему, испанец уличил момент чтобы поклониться даме, а потом поспешить за Рафаилом, чтобы не отстать.
Будучи человеком любопытным, мужчина вытянул шею, через плечо предка заглянул в комнату и понял, что оставаться в белых стенах одному ему совершенно не хочется. Слишком пусто и непривычно. Нет ни настенных резных панелей, картин и гобеленов, цветных занавесок, кресел и всего того, что обычно подобает иметь в приличном доме. Даже взгляду зацепиться не за что, не говоря уже о возможности скоротать время за чтением книг, полок с которыми он так же не заметил.
- Да, запомнил. - несколько подавлено отозвался де Сильва, едва не отпрыгнув от двери и вновь догоняя деда на ставших ватными ногах. Появилась одышка, но конкистадор не проявил своей слабости ни единым жестом или звуком.
На улице несколько полегчало, поскольку природа, хотя и отличалась от привычной, но не была такой приторно белой. Было в ней что-то естественное и понятное, а понятное и простое всегда успокаивает.
Стоя на песке, Кортес крепко обнял деда, словно видел его в последний раз. Отступил на шаг, даже нашел в себе силы улыбнуться и кивнуть. Всё же мужчине не пристало проявлять чувства.
- Ступай Рафаил, тебя ждут... - и не дожидаясь пока глаза наполнятся слезами, Кортес развернулся и двинулся вперёд по песчаному берегу. Не оглядывался.
Через две сотни шагов, он остановился, снял странную обувь и направился к воде, чтобы продолжить дальнейший путь по кромке суши и океана.
Шел неспешно, поочередно поглядывая то на берег, то на волны, что подкатывали к самым ногам и омывали их, то на небо, которое было голубым, высоким и прекрасным.
Пройдя еще пять сотен шагов, свернул на берег и прилёг в тени растущего дерева, названия которого не знал. Прикрыв лицо руками, дал волю чувствам и разрыдался. Слишком много всего накопилось и уже не умещалось внутри. А когда в организме не осталось слёз, уставший и опустошенный он уснул, прикрыв лицо рукавом странной рубашки.