- Фураито! - медленно, смакуя каждый звук, исторгнутый устами, произнес Акаи. Это был Большой Город. И, даже если бы он оказался самым маленьким из всех Больших Городов, это нисколько бы не разочаровало Кеши, который до того знал лишь жизнь на Каме но Шима, Острове Черепахи.
Ведь, как ни крути, а развлечений на маленьком острове немного, да и те - из простых. Но Акаи не находил и в этом печали: ведь, даже если старая легенда была всего лишь потешной сказкой, он получил право покинуть родную землю, где все друг друга знали, и не было ни одного незнакомого лица.
Кеши чувствовал, что до сих пор он словно спал, укутанный нежной, теплой и мягкой дремотой, что согревает даже по утреннему весеннему холодку. Обласканный размеренным покоем простых радостей, Красный Мак ступил на берег пусть близкой, а все же новой земли. Словно из полутьмы вышел он под свет яркого солнца, чуть ослепленный, но готовый всем своим существом впитывать новые, яркие переживания тела, сердца и души.
И это было правильно. Наслаждение жизнью есть величайшее искусство, которое нужно познавать. Тот, кто спешно испив из одного источника удовольствия забыв себя бросается к другому, остается пресыщен - но самое ужасное в том, что глупец так и не постигнет до конца ни одного из них.
Акаи же был неспешен. Его шаг был размеренным и гордым. Кеши останавливался каждый раз, как его чувства озарялись новой вспышкой, будь то слишком яркий по традиционным меркам Острова Черепахи наряд или же резкий гудок парового самохода. Он подготавливал себя, и даже слегка поддразнивал, воображая, какие еще чудеса принесет ему это путешествие.
В какой-то момент Акаи слишком глубоко ушел в созерцание разноцветного водопада чувств, что захватили его мысли и его чуть не сбил ужасно грохочущий механизм. Оглушенный, ослепленный Мак вмиг оказался во власти жгучего неудовольствия. В былые времена за подобное оскорбление его предок бы предал раззяву-возницу прилюдному и жестокому наказанию, но разочарование Кеши было столь велико, что, едва завидев вывеску питейной, идея отведать местного саке целиков завладело думами воина.
Внутри заведение разило чужестранщиной, однако же не вызывало отвращения. Отнюдь, дерево, которое завладело этим местом (хотя бы хозяева и мыслили иначе) было теплым, мягким, но твердым. Оно хранило в себе множество чудных историй и ароматы сотен блюд... Умей Акаи, как иные из монахов, смотреть в самую суть вещей, что бы поведало ему это ровное пятнышко, оставленное, без сомнения, лучшим из напитков страны Восходящего Солнца? Одно Кеши было очевидно: тот, кто его оставил, был преступно небрежен, раз пролил столь драгоценный напиток.
От Акаи не укрылось, с каким удивлением смотрели на него и на улице, и здесь. Традиционные одежды дома Красного Мака были тут в новинку. Однако же никто не осмелился выказать ему свое неуважение или насмешку. Быть может, их отпугивало надменное лицо, сквозь завесу которого умели видеть только те, кто остался дома? Эта мысль вонзала в сердце Кеши танто печали...
С тех пор, как сёгун принял решение открыть торговлю с остальным миром, людям было приказано всячески изучать гайдзинов, которые впечатлили мощью своих изобретений самого императора! Известно было Кеши, что иные восприняли этот призыв слишком уж рьяно, решив рядиться в одежды чужаков, или даже надеясь, будто их кровь сильнее, а потому чужестранцы куда как лучше для создания семьи. Это мысль вызывала презрительную усмешку, которую было недостойно показывать!
Однако следующий же миг тронул душу Акаи сомнением, ибо явилась ему девушка невиданной доселе красоты. Мак позволил своему взору насладиться видением. И даже если бы красота ее оказалась самой посредственной среди чужестранок, это нисколько бы не разочаровало Кеши.
Закусив свой напиток клешней пурпурного краба, воин подошел к прекрасной замарашке и почтительно поклонился. В последний миг вспомнив о том, что гайдзинам, вернее всего, незнакомы местные обычаи, он сразу позволил себе говорить.
- Есть особая прелесть
В этих, бурей измятых,
Сломанных хризантемах!
И замер, пытаясь понять, желательно ли теперь присутствие Мака.