А чуть позади, готовый в любой миг услужить важным персонам, крутился Дятел. Вполне разумно предположив, что за приложенные им сегодня усилия полагается весьма достойное вознаграждение, он не смог отказать себе в удовольствии понаблюдать за Эсмеральдой сзади.
Первоначальное раздражение растаяло, как утренний туман, оставив после себя лишь восхищение. Подобно тому, как с замиранием сердца смотрят те, кто не утратил чувства прекрасного, на озаряемый солнечным светом мир, любовался сейчас Оскар плавной походкой уходящей к карете гостьи.
Называть ее Матерью у себя в голове Дятел не посмел бы - этот титул звучал, словно насмешка над нежным, совершенным, естественным образом родительницы, что является целой вселенной для своего дитя. И в роли настоящей матери она смотрелась бы куда как лучше...
Но тут Чонка одернул сам себя. Уши его предательски вспыхнули от нежданно нахлынувшего стыда. В один миг он вдруг ощутил себя таким, как он стал: невероятно грязным снаружи, масляно-черным, будто деготь, внутри. И каждая его улыбка, каждый взор на Эсмеральду был подобен тому, как если бы его руки, некогда покрытые струпьями и гнойными язвами, опустились за освежающим глотком в прозрачный ручей, оскверняя его своей нечестивостью.
Вода смоет грязь, ибо она невинна и текуча. Но в тот краткий миг, когда от ладоней твоих разойдется с легкой рябью зараза земного червя, ты увидишь свое отражение. И в тот же миг отвращение, какого не видывал свет, навеки зародится в душе, и изгнать его оттуда никому не окажется под силу...