Чонка ненадолго задержался, прежде, чем откинуть яркий полог. Грубыми, мозолистыми пальцами он поводил по тяжелой, нежной и гладкой ткани. "Наверное, шелк", - подумал Оскар, хотя наверняка не знал. Единственное, что было ему известно, так это то, что такую ткань он не то, что не носил - но и не трогал раньше никогда.
Кривая усмешка отвращения к собственной жизни перекосила лицо крестьянина, и он вошел в шатер.
А внутри обнаружился самый настоящий пир, на которых самым удачливым из равных Оскару приходилось бывать лишь виночерпиями, слугами подчащих, слуг чашников. Пахло от всего этого многообразия настолько умопомрачительно, что Чонке пришлось опереться на свой топор, чтобы не подкосились ноги.
Знатный господин в темных одеждах откинулся в кресле, томимый насыщением, никогда не изведанным простыми крестьянами. Он вальяжно и слегка надменно переводил взгляд от одного человека к другому. Его взгляд, жесткий и безжалостный, Оскар встретил ледяным холодом своих глаз, видевших всю грязь этого мира со всех возможных его изнанок.
Старуха, которая, скорее всего, была куда как моложе, чем казалась (уж крестьянин в этом толк хорошо понимал), с любопытством вертела головой по сторонам. Нахальный, прищуренный взгляд человека, которого знатно побила жизнь, и который умеет давать ей сдачи.
Рядом с ней сидела молодая, красивая, нарядная чертовка - по всему видно, шаболда из тех, с которыми любятся барья. Не стал Оскар на нее зенки лупить - не чета ему, грязномордому.
У дальней стены вышагивал лихой муж. И улыбка, что оскал, и глаза - звериные. Вот такие вот веселые ребята и режут глотки почем зря честным трудягам, что едут дань платить хозяевам земель. Ладони Дятла добела крепко обхватили топорище.
Господин в оперованной шляпе - слишком высокого полета птица, чтобы на него смотреть. Не пристало тебе, Дятел, чернить взором своим благородных господ, вроде этого, да того, в шеломе.
Две девчушки... Одна дикая, обожженная. Шепчет над едой - то ли молится, то ли тронулась умом и беседует с теми, кого уж и в живых-то нет.
Другая - сидит поодаль, кутается в плащ. Дрожит, словно загнанная пичуга - и хлеб клюет также. Немудрено - после таких-то событий...
"Вигго, да?", - хмыкнул про себя Оскар. По виду - наемник, головорез. "Дамы и господа" оказались им приглашены к застолью - да вот только "господин" из Дятла, как барин из вши, а уж "дама" - так тем более. Однако же сел, отломил ломоть хлеба, прямо так, руками. Зачерпнул горсть каких-то не то орехов, не то ягод, да плеснул в кубок вина. Не столько от изнуряющего голода, сколько назло всем этим напыщенным снобам, которые не дают просто загнуться, наконец, в какой-нибудь канаве.