Медленно и важно, культуист подошел к чумному котлу, чтобы подать своим братьям пример. Он был убежден в своей правоте, пусть чумной бог и не говорил с ним, но одноглазый кузнец четко знал, что нужно делать. Воитель предал культ, обрек его на забвение, и лишь вера и единство помогли бы братьям преодолеть этот кризис.
Припав на колено перед котлом, Нито стал объектом внимания каждого из собравшихся тут культуистов, он стал примером и следуя за своими же убеждениями, одаренный чумой испил из котла.
Казалось, члены культа затаили дыхание, а Нито ожидал преображения, вновь ощутить благословение, подобно тому что он испытал будучи в тюрьме, осужденный за деяния, которые не совершал.
Несколько секунд не происходило ничего, а затем кузнец стал меняться. Его руки вздулись, ноги налились тяжестью, а в груди стали происходить преобразования...
Что то пошло не так, Нито понял это, когда огромный кусок плоти с чавканьем отделился от его лица и упал на пол. По залу разнеслись вздохи сожаления, страха и неверия.
Нито не стал пророком, он не смог повести за собой братьев и сестер. Он вдохнул в них веру и наделил целью, но вся его работа пропала даром, когда бог тления и чумы не снизошел к своим последователям.
Челюсть выпала из суставов и рассыпалась прахом, даже не долетев до земли. Колено лопнуло и культуист покачнулся, уже зная, какая его ждет судьба.
Ирония, именно так можно было охарактеризовать то чувство, когда казалось самый сильный в вере брат, стал жертвой своей же веры.
Нито упал, содержимое его желудка разлилось на несколько метров вокруг. Он дернулся, но это была лишь агония тканей и мышц, которые быстро утрачивали целостность. Тело разлогалось, гнило и смердило, но сознание покинуло несчастного кузнеца не сразу. Он познал ту беспомощность, на которую, вероятно, обрекал некоторых из своих братьев. Он стал первой...и единственной жертвой своей же затеи.
Сознание покинуло чумоносца только тогда, когда глаз ввалился в гниющую жижу, в которую превратилось содержимое его черепной коробки. В конце своей жизни, он заметил лишь искреннее сожаление на лицах склонившихся над ним культуистов.