Маргит была из тех людей, кто редко раскаиваются в принятом решении. В ней странным образом переплелись неуемный оптимизм и вера в собственную счастливую звезду, мрачный мадьярский фатализм и уверенность в том, что Бог не делает - все к лучшему, искреннее любопытство и любовь к этому обширному неисследованному миру. Решив посетить становище, она поначалу сомневалась, что ее, бледнолицую женщину, примут хоть сколько-нибудь хорошо, но после первых же минут в лагере убедилась, что все ее подозрения безосновательны.
Аборигены оказались общительными, добрыми и удивительно милыми людьми - настоящими благородными дикарями. Маньи подумалось даже, что венгры времен Арпада, наверное, были такими же, как эти краснокожие: не по внешнему виду, но по этому первобытному духу храбрости, открытости и благолепия. От осознания подобного духовного родства с этими людьми девушка только сильнее улыбалась, со всем пылом горячего интереса вникая в подробности жизни племени.
Языковой барьер не представлял для нее никаких хлопот: с такими замечательными людьми можно договориться и на интернациональном языке жестов и эмоций - было бы желание. Не смущал авантюристку и свой внешний вид, разительно отличавшийся нетолько от местных, но и от тех европейцев, которых они могли видеть.
Пользуясь временной стоянкой, Маргит с наслаждением выстирала пропитанную потом и грязью походную одежду и с наслаждением сменила штаны на пышную длинную юбку, напоминающую любому европейцу о вездесущих цыганах. В ней она и заявилась в индейский лагерь, заодно сменив клетчатую рубашку на зеленую блузу и укутав плечи в воздушный цветастый платок. Смуглокожая, с немного восточным разрезом глаз, с чуть вьющимися распущенными темными волосами она действительно напоминала ромалэ: нечастое зрелище для Америки, а уж для Пустошей - тем более.
Не прошло и часа, как любезные хозяева буквально задарили мадьярку разными украшениями: странные, диковатые, чуждые глазу жителя Старого света, они, тем не менее, с точки зрения Маргит, были весьма милы и предестны - и необычны, как минимум. Обрадованная Тернегг-Ратц с удовольствием украсила себя варварскими украшениями, щеголяя теперь в ожерелье из ракушек, деревянных бусах с индейским орнаментом и разных других дарах. Не желая быть никому должной, и намереваясь ответить любезностью на любезность, она и сама вручала индеанкам некоторые свои украшения: те, что попроще, и те, что наскучили - наверняка для аборигенок это такая же диковинка, как для нее - перья и орнаментально-анималистические вышивки.
А еще она стала обладательницей массы поразительно интересной, но по большей части бесполезной информации о повседневной жизни индейцев, придерживающихся Старых Путей. Кухня, ежедневная работа, развлечения, охота - все было интересно любопытной бледнолицей, и местные жители безо всякого смущения и опасения делились с ней своими рассказами. И пускай не все из сказанного было понятно новоявленному этнографу, она все равно была искренне довольна узнанным, утвердившись во мнении, что индейцы - далеко не такие дикари, как себе их представляют в городах. Впрочем, все эти беседы достигли, как надеялась мошенница, еще одной цели: даже если случится конфликт, краснокожие теперь наверняка не станут убивать ни ее, ни сестру. Если она все правильно оценила, коренное население стойбища убедилось в том, что белые скво - не враги им. А значит, даже при самом негативном раскладе обе Тернегг-Ратц в очередной раз выйдут сухими из воды, даже если придется оплакать гибель всех попутчиков.
Все эти прогулки и яркие, горячие беседы закончились закончились закономерным итогом: внимания Маньи стали добиваться аж трое индейских воинов. Впрочем, первые двое стараниями третьего быстро выбыли из игры, что спасло мадьярку от необходимости выбирать самой.
Все происшедшее стало для нее некоторой неожиданностью, и нельзя сказать, что неприятной: она и сама с интересом засматривалась на крепкие мужские тела охотников, не отказав себе в удовольствии даже представить себя с ними в весьма фривольных и пикантных позах. Но чтобы вот так, сразу, с наскоку - на такое она не рассчитывала. Да еще это небрежно брошенное наземь золото: не меньший шок для непривычной к такому подходу девушки, не так ли?
На щеках смущенной представшей перед ней сценой Маньи вспыхнул легкий румянец, быстро сменившийся со смущенного на стыдливый и раздражительный: да за кого этот дикарь ее вообще принимает!? За шлюху, что ли!? Она что, похожа на распутную девку, что без возражений даст первому, кто бросит монетку! Вон как небрежно швыряется золотом, козел безрогий, как чертов хозяин жизни!!!
Гнев схлынул также быстро, как накатил. Авантюристка наконец вспомнила, что перед нею не белый мужчина, а настоящий всамомделешний индеец. Кто знает, какие у них нравы и обычаи? Может, он ее и не покупает вовсе? Тогда все не так плохо. Кроме того, Маргит вполне хорошо осознавала, что если она оскорбит воина, тот может затаить нешуточную обиду, а то и открыто начать гневаться - а это не то, что хотелось мадьярке. Да и, чего уж греха таить, мошеннице и самой хотелось разделить ложе с индейцем: в битве и на охоте он неплох, это ясно, а каков в постели? Плюс ко всему, находчивый разум девушки уже придумал, как можно и золото взять, и не продаться.
Склонившись и подобрав рассыпанные слитки, мадьярка в несколько шагов достигла шрамированного, прильнув к нему всем телом и позволяя заключить себя в объятия. Верным знаком того, что она согласна, стал горячий, страстный поцелуй: пускай дикарь знает, как хороши белые женщины! Маньи не стеснялась ни поверженых молодых воинов, ни любопытных вокруг: пусть думают что желают, а она получит то, что хочет, и ни человек, ни дьявол не сможет ей помешать!
Нетерпеливый любовник не стал медлить: Маргит почувствовала, как ее запястье охватил железный захват, и индеец, не терпя возражений, потянул ее в свое типи, не сильно интересуясь, идет ли бледнолицая за ним сама, или приходится ее тащить. Девушка не стала сопротивляться, позволяя мужчине ощущать себя владыкой и хозяином положения. Она только бросала по сторонам довольно-горделивые взгляды: пусть знают, какой видный охотник возжелал именно ее, а не соплеменниц.
На мягких шкурах, что покрывали пол индейского шатра, ее любовник уж тем более не стал церемониться, начав с недолгих крепких и даже жестких поцелуев, пока его руки блуждали по долгожданному белому телу. Маньи бесстыдно отвечала взаимностью, лаская крепкое мужское тело и гладя бугорки шрамов, пока охотник словно бы пытался выпить ее всю. Долго он сдерживаться не стал: не успев и ойкнуть, мадьярка оказалась на коленях с задранной юбкой, а пристроившийся сзади дикарь начал делать то, что мужчины привыкли делать с женщинами со времен Адам и Евы.
Все это стало только началом долгих дня и ночи любви, в которых партнеры будто бы в последний раз в жизни изучали друг друга и никак не могли насытиться этими минутами. Искушенная в любовных играх авантюристка демонстрировала своему случайному любовнику все, чему она научилась за долгие годы странствий по разным странам, а тот в свою очередь, будучи способным учеником, знакомил Маргит со всей страстностью и жаром индейского народа, поражаясь, наверное, тому, какой активной и изобретательной может оказаться женщина.