Штопать негров доктор Блэкуэлл умел. В отличие от Нового Света, расовая дискриминация в Европе была отчетливо мягче, а конкретно для Говарда так и вообще не являлась вопросом. Он штопал негров, будучи в Африке, он штопал индейцев в Латинской Америке, и даже один раз штопал китайца — но не в пределах Поднебесной, где ему так и не довелось побывать, а всего лишь в армейском медпункте порта Кейптауна, куда порезанного в доках китайского матроса занесли дружелюбные местные. В этом смысле для доктора все люди были вполне себе равны, поэтому шуточка наемника осталась без внимания, равно как и начатое оскорбление его товарища.
— Мне кажется, вы его за что-то очень не любите. От такой транспортировки он умрет ничуть не менее надежно, чем от заряда дроби, — флегматично бросил доктор, ставя саквояж на землю и выуживая из него пару перчаток. Видя, что наемники не реагируют, он добавил: — Положите его обратно на землю. Только бережно, будьте добры.
Рядом с саквояжем доктор расстелил чистую простынку, на которую быстро выкладывал необходимые инструменты и склянки. Когда выложенная кучка предметов разрослась до угрожающих размеров, доктор наконец остановился и, схватив одну из склянок, щедро выплеснул ее содержимое прямо на рану пациента, который, похоже, уже потерял сознание. Пациент неожиданно открыл закатившиеся было глаза, вытаращил их и громогласно и в крайне нецензурных выражениях изъявил желание жить.
— Оу, прошу прощения. Я забыл про морфий, — Говард виновато развел руками, достал из кучки инструментов большой стеклянный шприц и воткнул его куда-то между ребер. Негр снизил громкость воплей до приемлемой, а через какое-то время вообще заткнулся, "уехав" в мир грез с блаженной улыбкой. Тем временем доктор обрезал одежду вокруг раны, промыл ее водой, и принялся ковыряться в ней, орудуя узким скальпелем и пинцетом и то и дело вытирая натекающую кровь бинтами. Извлекаемая дробь складывалась аккуратной горсткой на краю простыни.
— Кучно пошла, — сообщил он наблюдавшим за его манипуляциями наемникам. — Если бы разлет был побольше, возможно и резать уже не пришлось бы. А так сейчас мы вот этот сосудик перетянем, здесь немножко ушьем, наложим повязочку, и будет жить. Возможно, даже долго.
На упомянутую "повязочку" Говард бинтов не пожалел, превратив торс несчастного Джека в готовое пособие для мумификации. Он и сам не смог бы объяснить это накатившее вдруг желание замотать человека в бинты. Возможно, всему виной были приступы трусости во время боя, которые доктор теперь хотел загладить успехами на медицинском поприще хотя бы в своих глазах. В любом случае, вряд ли это повредило бы негру.
А возможно, свое влияние оказала старшая из сестер Тернегг-Ратц, добившаяся чудесных в прямом смысле этого слова результатов одной лишь молитвой. Говард, пытаясь осознать увиденное, мог лишь пожать плечами и выдать сакраментальное "Неисповедимы пути господни", в которое сам же не очень-то верил. Вообще, милые сестрички, чем дальше заходило дело, тем больше являли какую-то иную свою сторону. Тем не менее, когда Магрит обратилась к доктору за уроками полевой медицины, он отбросил в сторону свои сомнения и на пока еще живом пациенте показал основные принципы первой помощи — не дать потерять сознание, не дать истечь, и не усугубить ситуацию неверными действиями. В качестве примера последних он привел транспортировку раненого Джека его же товарищами, которые, по счастью, ехали в отдалении.
К моменту встречи, произошедшей буквально через полчаса после боя, доктор уже успел снять перчатки, сложить испачканный инструмент в котелок-стерилизатор, и терпеливо дожидался нормального человеческого привала, где можно было бы разжечь костер, накипятить воды, обработать инструменты и перевязать своего пациента, который все еще "плавал" в морфиновом угаре, лежа в фургоне. Поэтому неожиданную встречу посреди диких земель он наблюдал из фургона, и в диалог не вступал, с интересом ожидая развития событий.