— Аленушка, голубка моя, накрывай-ка на стол.
— Сиюминутно, Ваше превосходительство.
Молодая служанка только выглянула в гостиную, порхнув своим голубеньким платьишком, и улыбнулась генералу, с важным видом, развалившемуся на диване и внимающему прессе, как упрыгала в столовую просить завтрак. Маленькая голубоглазая темноволосая невинная девушка была в имении Лиховальцевых еще с тех пор, когда Борис Павлович еще не был счастливым вдовцом. Аленушка помогала генералу во всем, даже в том, что не относилось к ее обязанностям. Она была для Лиховальцева чуть ли не дочкой: каждый раз, когда, проснувшись, он проходил мимо служанки, то без всякой пошлости целовал ее в челку и принимал невинные объятья. И она была ему благодарна, ведь видел он в этой крохотной девочке человечка, а не крепостную вес-душу.
— Сейчас, Ваше превосходительство, подадут. Пойдемте, я помогу вам снять парадный мундир.
— Ах, не стоит, Аленушка, не стоит, — генерал распушил усы и важно выставил нижнюю губу вперед. — Сегодня у меня праздник.
Служанка прекрасно, как и все в доме, знала, что у генерала праздник каждый божий день, но из приличия, как всегда, не стала перечить и расспрашивать о поводе наступающей пьянки. Лиховальцев же оперся плотными жилистыми руками о колени и с хрустом поднялся на ноги.
— Знаешь ли, что пишут? — Борис Павлович подозвал Алену рукой и поцеловал в макушку. — Говорят, мол, что ситуация на границах обостряется. Ах, дивное время: как раз бы сейчас тряхнуть стариной, пока старина не отвалилась. Ну-с, что у нас сегодня на завтрак? Неужель опять те противные овощи нажарили без мяса, пахнет, так точно так.
— Это от вчерашнего, Ваше превосходительство: сегодня же наутро велено было каши. Среда ж.
— Среда? А месяц какой? — Лиховальцев повел себя, схватив за пуговицу, к окну, но, не заметив снега, решил, что нынче май.
— Октябрь, Ваше превосходительство, двадцать третье. А, газета, которую вы читали опять — ей три года уж, да и вообще не нашего государства. Пойдемте ж завтракать.
— А это все Сваянов! Говорил я ему, чер-рт бы его побрал, да он и не это. Говорил ж!
Служанка знала, что все свои беды генерал спихивает на какого-то, может быть, не существующего вовсе «Сваянова», но никогда не смела расспросить об этом человеке, а лишь выслушивала бред полководца. Сел завтракать, любезно попросил поставить в ноги ему тазик. Просидел, чавкая гречу два часа. Не наелся — хлеба решительно не хватало. Когда в ход пошел ломоть сала, то Лиховальцев раззадорился не на шутку: покраснев, стучал он ложкой по столу, в ярости выкрикивая кухарке, что стояла у него за спиной, свесив голову:
— Дура! Хлеба-то, чер-рт тебя дери, хлеба не могла напечь, дрянь этакая! Что прикажешь, а? Сало с пальцем есть, а? Ух, стерва. Ну гляди еще у меня: еще такое раз повториться, выдеру, а после проиграю кому бедному — будешь знать.
Ежедневную ярость генерала сегодня прервал визит графа Бездумного, Арсения Мартиновича, навещавшего старика раз в неделю, стараясь всеми силами выклянчить у него посмертную записку о передаче собственности другу. Друзей таких, впрочем, у генерала было пруд пруди, но он не только не хотел помирать, но и решил оставить свое скромное имение на суд судьбы. Бездумный прошел в столовую и обнял товарища, трижды поцеловав его в щеки, то есть приложившись своими вонючими усами, в которых застряла каким-то комком недожеванная капуста, вестимо, оставленная на потом.
— Здравствуйте-с, Арсентий Маритиныч, Ваша светлость, проходите-с, выпьем-с. Не так уж часто открываешь с другом будылку-другую. А я сегодня, представляете себе, узнал препрекраснейшую новость об том, что наступил, представьте себе, апрель. Поздравлю вас с этим чудным месяцем лета, Анатолий… Михалыч. Я что-то, у меня с горлом: нужно немедленно-с плеснуть в него что-то этакое. Вот, к примеру, шипучку не желаете? Ну, для розогреву, а?
— Извольте, дорогой мой, любимый мой, дражайший и умнейший Борис Палыч, извольте. Я сам, сам открою эту бутыль, н волнуйтесь, — граф неумело принялся отколупывать пробку, отчего пробка со свистом вылетела и угодила нашему генералу прямо между глаз.
Лиховальцев отрубился. Впрочем, он уже принял, отчего в последнюю секунду перед выстрелом решил, что день, действительно, удался.