Базар оказался именно таким, каким Рене его себе представлял. Шумным, неорганизованным, опасным, пропитанным ощущениями незаконности происходящего и...живым. Настолько живым, что он, пусть и ненадолго, но даже почувствовал себя прежним, таким, каким он был до злополучной встречи с инквизиторскими застенками. С неподдельным удовольствием «Тринадцатый» плыл через круговерть настоящей жизни, с профессиональным интересом подмечая карманников, толкачей всех мастей и прячущих оружие так, чтобы оно все равно было заметно, наемников. Следуя за увлекшейся покупками “Бедой”, он будто попавший на чужую территорию пес вдыхал ни с чем не сравнимую смесь из ароматов жареного мяса, специй, машинного масла, пота и сомнительных сделок, хитро подмигивал предлагающим ворованный товар и контрабанду барыгам и уважительно кивал бойцам “контролирующей организации”. В общем “обнюхивал углы”. Он не был местным, но язык тела и жестов был практически одинаковым для всех миров, которым правил Человек, так что чувствовал себя охотник вполне комфортно. Не как дома, конечно, но ощущения “как дома” у него не было с тех самых пор, как этот самый дом превратился в далекое и болезненное воспоминание.
Однако в жизни раба инквизиции ничто хорошее не длилось долго, а Рене, как бы ему не хотелось иного, все же был аколитом, а не кем бы то ни было еще. Довольная и хитрая ухмылка все еще играла на его губах, а язык тела продолжал говорить окружающим “я крутой, нагловатый и уверенный в себе делец”, но черный яд осознания уже привычно грыз нутро мужчины. Обман. Все обман. Он обман. Актеришка. Марионетка. Иллюзия человека. Натянутая на безымянный и бездушный инструмент посмертная маска, снятая с еще теплого трупа охотника за головами по кличке “Тринадцатый”.
Клубок привычных в принципе мыслей сегодня ранил как-то особенно сильно, и Рене, не ожидавший такого напора, даже позволил эмоциям выплеснуться наружу, отчего идущий навстречу молодой афгул, с которым он ненароком пересекся взглядами, чуть не схватился за кинжал. Длилось это, правда, всего пару секунд, ведь лучше всего на свете он умел врать, причём, главным образом, врать самому себе. Те жалкие остатки "его-настоящего", что еще были живы, послушно прислушались к голосу разума и скрылись за ширмой преданности и исполнительности, которую, в свою очередь, заслонили беспринципная деловитость слуги не самого чистого на руки господина, и расслабленная наглость бывалого преступника. Мгновение, и вот хитрая кривая улыбка снова играет на губах, а напуганный промелькнувшей в глазах чужака смесью из злобы, отчаяния и презрения афгул, хмурясь, убирает пальцы от рукояти кинжала. Улыбка, конечно же, лживая, как и весь нынешний "Тринадцатый", но отличить ее от настоящей он и сам, пожалуй, не смог бы. Маски, маски, маски. Последняя линия обороны от возвращения в компанию дознавателя Стила.
Закончив с покупками, Рене посадил вроде как довольную Хаксту на такси, а сам отправился к набитой старыми аборигенами и еще более старой керамикой улочке, прячущейся где-то в сердце хаотичного лабиринта, которым и был базар. Он не то, чтобы надеялся найти что-то критичное для расследования, но для их легенды было бы полезно обозначить свой интерес местной торговой братии и пустить нужные слухи. В конце концов, чем шире закидываешь сети, тем больше шанс поймать в них хоть что-то. Шансы поймать плавучую мину, конечно, тоже повышались, но риск был частью его работы столько сколько он себя помнил. Начать можно хотя бы вот с этого благообразного горбоносого деда с зеленой лентой на башке.
— День добрый, уважаемый, — расплылся в сдержанной "деловой" улыбке Рене, сопровождая свои слова коротким уважительным кивком. — Мир вам и вашему роду. Прекрасные образцы тут у вас. Мой...мм...наниматель недавно на Идар-Оберштайне, но великолепие афгульского культурного наследия уже успело покорить его черствое прожженое сердце дельца. Он пусть и торговец весьма широкого профиля, и продает не меньше чем покупает, антиквариату и различным диковинкам уделяет особое внимание. Это его, так сказать, страсть. А я, знаете ли, ищу для него всякие редкие вещи и обычно у меня под рукой есть оценщик, но именно сейчас, как видите, ситуация немного другая. Так уж вышло. Позволите ли вы сделать несколько пиктов наиболее выдающихся вещиц, чтобы я мог потом показать их «своим»?
— И еще одно. Не хочу вас обидеть, но на прилавки редко выкладывают самые редкие и ценные вещи. «Мы» заинтересованы в чем-то, что еще не приелось местной знати. В чем-то новом или хотя бы относительно новом, но не в новоделе само собой. В чем-то благородно-древнем, но находящемся на пике интереса. На переднем краю. Если бы, например, нашелся источник сокровищ великого афгульского народа забивший полгода-год назад, «мы» были бы чрезвычайно расположены из него зачерпнуть. И будьте уверены, мой наниматель — человек весьма широких взглядов и не начинает смешно ронять клочья пены и воздевать очи горе, увидев что-то не внесенное в удручающе короткие списки одобренного экклезиархией и официальным властями. Если что, я завтра снова буду тут. Зелень и свежий хлеб надо будет купить.
Эту же историю, пусть и с некоторыми косметическими изменениями, зависящими от собеседника, «Тринадцатый» рассказал еще десятку торговцев. Если уж решил раскидывать сети — теряй заодно и чувство меры, как говорил кто-то из его менторов. В итоге, после полутора часов любования афгульским старьем, распития какой-то травяной дряни и раскуривания запасов его личного лхо со всеми встречными бывший охотник оказался обогащен горой бесполезных знаний, пачкой пикт-снимков и переполненным мочевым пузырем. Красота. Хорошо хоть, что дурацкие самоедские мысли ушли на второй план. Рядом со старым Рамиресом думать «не то» было опаснее, чем это «не то» говорить.
…
— Не, не, не, брат, — замахал руками Рене в ответ на рассказ Махмуда. — Никакой такой стремной херни. Простой злой приход, как от иокантской ведьминой травы, если ее с обскурой смешать. Когда даже листья сухие, которые ветер во дворе гоняет, рассказывают, что скотина садовник замышляет продать тебя в половое рабство рыжим карликам-альбиносам. Поверь мне, я знаю это дерьмо.
Добравшись до курильни старого Ишмика, с некоторым шансом видящего во сне, как «Тринадцатый» вместе со всеми остальными живущими на Идар-Оберштайне гражданами «большого» Империума качается на закате на суку в пеньковом галстуке, он сел за тот же столик, что и вчера, и не прошло и десяти минут, как хозяин заведения сидел перед ним. Совпадение? Ну, все может быть, но вряд ли.
— Пусть солнце всегда освещает ваш путь, уважаемый, — уважительно, но без какого то ни было подобострастия произнес охотник, показывая собеседнику ладони в универсальном жесте «я пришел с миром». — Был тут недалеко на базаре, и не сумел не заехать к вам. К хорошему быстро привязываешься. Хотите послушать еще историй о других мирах или почтите меня какой-нибудь своей? Слушать истории я люблю даже больше, чем рассказывать их. Слушать и пересказывать своим...ээ...более деловым и приземленным товарищам. Тем храбрым торговцам из моих рассказов. Тем, для кого запреты официальных властей не более чем рекомендации.