Данкан Кроу...По Фиц-Фолларду, увы, невозможно было понять, что с ним случилось и что вызвало такое состояние. Вернее как: возможно было понять, что это сильная усталость, но вот вопрос, чем она вызвана, оставался тайной похлеще достопамятных катакомб Марса. Предположения можно было строить разные, по факт оставался фактом - любое из них могло быть столь же истинным, сколь и ложным, сколь прозаичным, столь и мистическим. При этом, возможно, ни один из домыслов не был верен, и причина запросто могла крыться в чем-то третьем.
Не меньшая проблема была и с Челмсфордом - люди его рода занятий и его опыта умели мастерски держать лицо, и в спокойной профессиональной беседе раскусить их было ой как нелегко. Вроде бы, держался он приветливо и дружелюбно, дистанцию держал очень аккуратно, вел себя ненавязчиво, но и без излишней отстраненности - но верить в всегдашнюю искренность и честность торгового агента, все равно, что верить в любовь шлюхи с первого взгляда к очередному клиенту. Даже на внимательный взгляд, репрезентарий не скрывал ничего, и действительно был рад помочь уважаемому фактору известного консорциума. Но это не говорило ни о чем, раз ве что о том, что он или честен, по крайней мере, в данный момент, или он мастерски носит маску: делать какие-либо выводы было преждевременно.
По зрелому размышлению, Данкан решил для начала наведаться в главный штаб местных энфорсеров - если повезет, от местных служащих удасться получить куда как больше информации, чем даже по "капральской вокс-сети". Узнав у прохожих дорогу, он через некоторое достиг искомого здания, на Идар-Оберштайне именовавшегося Главным Управлением Охраны Правопорядка. Документы Монро работали безотказно: ознакомившись с ними, охранники, попросившие мужчину сдать оружие в запечатываемую ячейку и вручившие электронный ключ о нее, посоветовали обратиться в Отдел по связям с общественностью, располагающийся на втором этаже в кабинете "232".
Судя по всему, констебли главуправления не привыкли себя переутруждать: идя по коридору мимо уходящих домой офицеров и сержантов, Данкан видел запертые двери, гласившие: "Общий отдел", "Отдел анализа и цензуры", "Дорожно-траспортный отдел". Зато чуть дальше, ближе к концу, становилось ясно, что все не так уж плохо - за полуприкрытыми дверями криминального и следственного отделов царили привычные рабочие шум и оживление, и их сотрудники явно продолжали свое дело и не собирались в ближайшее время сбегать по домам.
Подойдя к 232-му кабинету, Кроу был вынужден посторониться, выпуская группу спешаших домой чиновников от правопорядка. Когда же он вошел в просторное помещение, то застал там только пять человек: двое молодых людей с одним ромбиком на погонах и полная женщина в летах работали за когитаторами, представительный мужчина с седыми висками и аккуратными усиками, уже накинувший поверх формы цивильное пальто, собирал бумаги в портфель, а какая-то женщина у окна, стоявшая спиной к вошедшему, решала по воксу личные проблемы с каким-то МакИнтайром, обвиняя его в том, что он - козел и паскуда.
Мужчина в пальто, оказавшийся начальником отдела, даже не стал вникать в вопрос визитера, спешно ответив:
- Срочно? Сейчас разберемся: старший инспектор Гамильтон вам поможет. Диана, оставьте беседу и займитесь мужчиной, а я - на прием. Разрешите откланяться, я спешу!
Прошипев в вокс напоследок: - Я на работе, отвали, - женщина завершила сеанс связи и спокойно прошествовала к Данкану.
Поименованая Дианой инспектор оказалась среднего роста, стройной и подтянутой женщиной с горделивой осанкой, чьи темные, чуть вьющиеся волосы, заостренные скулы и разрез глаз выдавали в ней немалую толику афгульской крови. Волосы, как обратил внимание аколит, были не по уставу длинные: впрочем, ей, как офицеру по связям с общественностью, это, должно быть, дозволялось.
Глядя на посетителя снизу вверх еще не остывшим после напряженной вокс-беседы взглядом, полным раздражения, инспектор, к ее чести, сумела обратиться к Кроу ровным и спокойным тоном, даже со светской улыбкой:
- Старший офицер отдела по связям с общественностью Диана Глория Гамильтон-Эллиот. Чем могу помочь вам?
Бенедикт Молитор, Стил БануЧелмсфорд, как и подобает благовоспитанному джентельмену, на состояние Бенедикта не обратил внимания. Вернее, сделал вид, что не обратил - интересоваться чужим здоровьем и предлагать помощь, когда того не просят, дурной тон. Зато он не оставил без внимания вопрос о Бедфорте:
- Господин Бедфорд - видный промышленник и весьма обеспеченный господин, один из членов Совета. Он - бывший секретарь сэра Иглхорна, нынешнего главы нашей Торгово-Промышленной палаты. Парвеню и наглый выскочка, - не удержался от высказывания личного мнения репрезентарий, поморщившись и ядовито добавив, - берется за все, что приносит прибыль: сегодня - оружие, завтра - драгоценные камни, послезавтра - скот. Как всякий плеб..., - Челмсфорд подавил негатив и приятно улыбнулся, хотя неприязнь в голосе, хоть и приуменьшилась, но никуда не делась, - как и всякий выходец из низов, он обожает вещи, выглядящие дорого и стоящие как можно боле баснословные деньги - просто ради того, чтобы похвастаться их наличием. Так что, сэр Молитор, любая редкость или выглядящая дорого вещь из ваших активов вполне способна удовлетворить его невзыскательный вкус.
...Распрощавшись с Челмсфордом, Бенедикт и Стил поймали машину и попросили отвезти их в приличный ресторан. Водитель, оценив наряд Молитора, доставил их в заведение, достаточно презентабельное для статуса пассажиров и при этом достаточно простое для того, чтобы работать круглосуточно - некий "H. Hood".
Обслуживали тут быстро, еда была выше всяких похвал - все в меру: не пережаренное, не переперченное - ровно такое, как требуется. Ужин протекал в чинном спокойствии, пока в 20:00 кто-то не прибавил звук на общественном вокс-вещании. Шумный ресторан весь затих, люди - и посетители, и официанты, все обратились в слух. Суровый мужской голос, твердый, с легким оттенком скорби, заговорил:
За образцовое выполнение экстерриториального долга в Королевстве Афгулистан награждаются Крестом Победы:
4-го/1-го батальона: эктинг-лейтенант Холланд Смит - посмертно, лейтенант Кристиан Данвер,
1-го/7-го батальона: рядовой первого класса Доннал МакКили - посмертно, рядовой первого класса Оливер Стоун - посмертно, рядовой первого класса Джон Лидберк - посмертно, капрал Уильям Бродди - посмертно, капрал Александер Грин - посмертно, штаб-сержант Тревор Вуд - без вести пропавшим, бревет-первый лейтенант Эбенейзер Дорсет - посмертно, капитан Уильям Риккер, - мужчина по соседству судорожно вздохнул, вытирая лоб платком, и широко улыбнулся нервной, но донельзя счастливой улыбкой.
191-й автотранспортной колонны: рядовой второго класса Томас Дин - посмертно, рядовой второго класса Абдулла Уильямс - посмертно,
193-й автотранспортной колонны: рядовой первого класса Патрик О'Шеннон - посмертно,
11-й отдельной роты поддержки - лейтенант Кеннет Джарвис, - заплакала навзрыд молодая женщина через три столика от аколитов, ее спутник, суетясь и не зная, что делать, замер растерянно, пока кто-то из официантов не подошел и не увел пару куда-то вглубь технических помещений ресторана.
Крыла авиаподдержки посмертно: флайт-сержант Ян Борли, флайт-сержант Джордж Миллер, капрал Джордж Парк, лидинг-эйркрафтмэн Гарри Дор, эйркрафтмэн второго класса Роберт Хендерсон.
Орденом "За выдающиеся заслуги": лейтенант-подполковник Артур Фергюссон, капитан Бенджамин Морсби, капитан Питер Сазерленд.
Планкой к ордену "За выдающиеся заслуги": лейтенант-подполковник Роберт Гордон-Финлейсон.Вещание было завершено, и посетители и сотрудники ресторана мало-помалу вернулись к прерванным занятиям. Бенедикту и Стил никто не мешал, и они могли спокойно воздать должное мастерству поваров, и, наконец, отдохнуть от тяжелого суматошного дня.
Аррик Бореалис, Игнацио РамиресВ ожидании прибытия священника у Игнацио выдалась толика свободного времени, чтобы спокойно почитать свежеприобретенную прессу. Как оказалось, вся хваленая свобода слова на Идар-Оберштайне существовала впервую очередь для того, чтобы культурно поливать грязью политических оппонентов и оценивать одно и то же событие с противоположных точек зрения: то же освобождение Кангарана от афгулов в одной представлялось почти бескровным подвигом, в другой - тяжким, но ответственным мероприятием по предотвращению дальнейших террактов, а в третьей - почти проваленной операцией против мирных жителей, в которой армия все равно умылась кровью простых солдат, тогда как высшие чины, стдевшие глубоко в тылу, получили новые награды - ради чего все, по мнению репортера, и затевалось.
Большая часть прочей информации была не столь интересной: стройка новых жилблоков в 3-м и 4-м кварталах Аквилеи, уход на пенсию градоначальника Толосы, статья о финансовой программе некого Ходжеса - направленной на повышение пенсий ветеранам СПО, пара светских скандалов, грядущий выход нового голофильма с какой-то "бесподобной Лили", статьи о модернизации нескольких фабрик и изменении курса драгоценных металлов к тронам.
Чуть интереснее были новости от местных правоохранителей: во всех трех газетах была приведена беседа журналиста Дж. Кэмпбелла с неким старшим инспектором Управления охраны правопорядка Д. Гамильтон, в которой та рассказывала об инициированном расследовании против сэра Иглхорна, заподозренного в неких махинациях на грядущих выборах. Обвинений достойному члену Совета пока предъявлено не было, но констебли в лице офицера Гамильтон уверяли, что дознание продолжается, и пресса обязательно будет осведомлена о его ходе. Стоит ли добавлять, что каждая их газет имела свое мнение о вышеизложенном, и, в принципе, Рамирес уже мог его предположить, даже не вчитываясь.
...Как Игнацио не старался, вызнать побольше о лоддитах у него не получалось: рабочие-прихожане ни в какую не хотели идти с незнакомцем на более близкий контакт: даже психосила не помогала преотдолеть их природную паранойю и недоверие к человеку не из своего круга. После нескольких бесплодных попыток завязать разговор на интересующую его тему, "Старик" понял, что если он будет продолжать, то эти люди его наверняка побьют, не смотря даже на то, что он для них - послушник Экклезиархии. Возможно, даже ногами.
Это было не лучшим способом продолжать расследование, и псайкер решил перевести разговор на другие, отвлеченные темы. Это ему удалось: правда, за успешный выход из неприятной ситуации ему пришлось расплачиваться тем, что до возвращения отца Бореалиса он был вынужден вникать в семейно-бытовые проблемы аквилейского пролетариата.
Аррику Бореалису повезло больше: отец Себастьян оказался мужчиной охочим до высокоученных разговоров с собратьями по служению, и явно весьма истосковавшимся по обществу образованных людей. Отдав указания послушникам, он предложил добровольному помощнику уединиться с ним в келье, где за бокалом-другим кагора они смогут вести чинную и неторопливую беседу о Кредо, о тяготах служения и других вопросах, могущих вызвать интерес служителей Экклезиархии.
Аррик предпочитал не форсировать события, и в начале просто наслаждался разговором с умным собеседником, не чурающимся вникать в глубинный смысл священных текстов и анализировать в том числе и иносказательную форму многих обращений. Когда же разговор плавно перетек к пастырям и пастве, и Борреалис поинтересовался о том, кто же есть эти лоддиты на самом деле, отец Себастьян сокрушенно развел руками:
- Увы мне, брат мой, но ты и без моих слов понимаешь, что тема сия скользка, аки аспид ядовитый. Можешь обвинить меня в трусости и малодушии, но я стараюсь не думать о сиих людях: есть те вопросы, на которые лучше не знать ответов. Они, вне всякого сомнения, считают свою цель благой, но благо это расходится с благом для Идар-Оберштайна. А я лишь смиренный слуга Бога-Императора и обычный священник, довольствующийся своим саном и не помышляющий о чем-либо ином. Помощь лоддитам алибо их противникам означает, что я настрою кого-либо против себя, а сего я не желаю. Так что, брат мой, извини, но я не смогу удовлетворить твой интерес к сей проблеме.
И вновь плавно потекла беседа, неспешная, как путешествие паломника, и столь же разносторонняя, как чудеса Империума. Ереси и страсти святых, канонизированная духовная литература и апокрифы, клир и миряне - чего только не было затронуто в разговоре священниками. Зашла речь и о безумии Вандира и временах Эры Отступничества, после чего вспомнилось и несчастье в соборе Божественного Воителя. Увы, и тут Аррику не удалось узнать точных подробностей произошедшего, хотя отец Себастьян и рассказал все, что знал:
- Ну, что еще добавить, брат Аррик? Братия в соборе Божественного Воителя замкнутая, строгая и, чего уж греха таить, высокомерная даже к нам, смиренным. Еще по одной?, - чокнувшись и отхлебнув кагора, местный клирик блаженно сощурился и продолжил, - Ну так вот, подробностей инцедента я, к стыду своему, не знаю. Произошло сие где-то через пару недель или месяц после Dies sanctificaveritis bellatorum defensor, главной целебрации собора. Аскеза же братии, по скромному моему мнению, есть замаливание грехов несчастного умалишенного, дабы Бог-Император был милостив к нему, равно как и прочим братьям, коих может каснуться тот же порок. Ибо верно говорится, где раз поселилась скверна, там может она проявиться и впредь. Ведь лишь одному Ему ведомо, был ли этот несчастный единственной жертвой безумия, или только единственной известной?
Хакста Беда, Рене "Тринадцатый"Состояние Хаксты не осталось без внимания водителя: он покосился настороженно на поморщившуюся и зашептавшую молитву пассажирку, явно опасаясь, что подвыпившая девушка собирается расстаться с обедом прямо в его машине. Сам-то он явно не испытывал никого дискомфорта, помимо опасения за состояние Беды, и на самочувствие не жаловался, поэтому помимо недовольства в его взоре можно было уловить и веселую иронию, запросто могущую означать что-то вроде: "Еще рано, а где-то успела хорошо погулять. Эх, молодежь...". Не забыв стребовать деньги у покинувшей машину пассажирки, он еще раз внимательно оглядел ее, несколько невнятно хмыкнул и уехал, оставив Хаксту в одиночестве.
Кафе, в котором устроилась Беда, оказалось тихим и пустынным: бармен большую часть времени неспешно листал газету, официанты в основном сидели где-то в хозяйственных помещениях, редко выбираясь в зал. Клиенты были соответствующие: пара клерков беседовала о каком-то строительном подряде; какой-то пожилой джентельмен задумчиво смолил трубку, пил горячий чай и периодически отмечал что-то в потрепанном блокноте, а молодая парочка в дальнем углу явно была на первом свидании, и больше интересовалась друг другом, чем едой и окружающей обстановкой. Бедовой Беде не оставалось ничего, кроме как спокойно ждать прибытия Рене - никаких сведений из местной публики явно было вытянуть невозможно. По крайней мере, в подобном времяпровождении был один плюс - она отдохнула, протрезвела и чувствовала себя готовой к новым свершениям.
...Водила-афгул был искренне рад, что ему попался такой свойский клиент, и без проблем согласился и довести Рене до курильни старого Ишмика, и подождать, если надо, и вобще: "дальше катать по городу по-братски!". Об одном только сокрушался таксист: что его машина не оборудована воксом, и не может быть вызвана заблаговременно. Зато он вручил Тринадцатому визитку транспортной конторы, на которую работал, и сказал, что если "ай, хороший человек" хочет ездить с ним, то пусть просит исключительно 31-ю машину: или Махмуд, или его брат Дауд обязательно приедут и довезут, куда надо. Не забыл водитель сказать и улицы, по которым обычно курсирует в поисках клиентов - если Рене решит его поймать без звонков в центр и без соответствующей наценки.
...В курильне оказалось не так уж много народу. Внимание, конечно, в первую очередь приковывала следующая группка: старый сморщенный афгул с жидкой бороденкой в полосатом халате, беседующий с четверкой своих соплеменников, одетых вполне по современному, если не считать черных жилеток с абстрактными узорами афгульской вязью, вышитыми золотой нитью. Наметаным взглядом Рене приметил, что все афгулы имели при себе книжалы, а один - ражий детина с воинственно топорщащейся бородой, даже автопистолет и, судя по всему, дымовую гранату.
Еще в курильне за столиком в углу в обнимку с кальяном сидел прилично одетый юноша, ни капли не похожий на танж-шерца, но его можно было не брать в расчет: он накрепко пребывал в мире грез.
Приветствуя встречающего его старца - того самого Ишмика, видимо, Тринадцатый приметил, что украшения курильни, узор на жилетах четверки и резьба на огромном латунном перстне старика крайне похожи. Но было ли это просто знаком какого-нибудь рода, или воровским символом - неясно. В этом была вся проблема с отличающимся от общеимперского населением: попробуй разбери все их местечковые особенности, предназначенные сугубо для своих. Одно Рене мог сказать точно: на законопослушных обывателей эти афгулы походили также, как сам аколит - на космодесантника.
Заняв подходящий столик и предложив Ишмику беседу, Рене непрогадал. Вскоре с старику присоединилась и троица других гостей - кроме обладателя пистолета. Хозяин курильни извинился, отошел и вскоре вернулся с пресной лепешкой и небольшим пузатым медным кувшином, украшенным уже знакомыми мужчине узорами. Все четверо преломили с ним лепешку, разрезанную кинжалом на пять порций, и из маленьких хрупких фарфоровых пиал отпили из кувшина, полного легким и приятным ягодным вином.
Афгулы оказались идеальными слушателями: внимательными, любопытствующими, сопереживающими рассказанному. Когда же Рене, докурив кальян и выпив весь чай, распрощался с ними и полез за кошельком, Ишмик возражающе замахал руками, гортанно зачастив:
- Ай, гость, не обижай меня без нужды! Деньги - ничто, ты расплатился гораздо более ценным и важным - своими историями. А добрая беседа, как известно, не только стоит многого, но и способствует хорошему пищеварению. Так что, если сын твоего отца желает, то он может приезжать сюда снова, и снова рассказывать новые истории. И, возможно, когда-нибудь свои истории поведаем тебе и мы.