Они еще и издевались. Они, не только «лисы». Кидали снежки, глазели с высоты птичьего полета, обзывали, только воскреснув, что-то там желали, проходя сквозь стену… И только Ричард сейчас поддерживал себя, умирая. Умирая! «Нет, эта рыжая точно ждет драм-момента, чтобы спасти, вытянув из могилы. Не, спасибо, конечно, но, во-первых, это не гарант, а, во-вторых, черт побери, страшно! Ох, до чего ж ей нужен эпатаж, это что-то. А царевной стать? Что, мало, что-ли? Ах, женщины — единственный банк, принимающий помимо денег еще выпивку и статусы… Женщины, единственные существа, любящие в отместку. Женщины — единственный организм, способный к ответственному беспамятству. Ладно, сейчас бугай меня спасет: что тут, раскидать котят по поляне? Котят, точно…»
— А-а-а, — завопил принц, — умираю, мать вашу! Отсосите, умоляю, яд. Ну, кто-нибудь же, кто-нибудь. Эй, пучеглазые, хотите жить в царских хоромах в теплой стране, а? Могу устроить. Ну… Ну, пожалуйста, ребят. Или, или что вам надо, а? С какого ляда вы вообще меня траванули? А ее…
— Стоп, — посмотрел Ричи в камеру, и шепнул зрителю — голос. Эй, голос, давай, делай вещи, родной. Я споен, я совершенно спокоен, дорогой: мои веки сейчас почернеют, ножки отнимутся, и я совершенно успокоюсь, родненький. Давай, давай, спаситель, решай: хочу противоядия и какое-нибудь оружие огненное с алым алмазом в рукояти. Ладно, можно просто противоядие, или, ну, излечения. Я вообще, толком не знаю, чего ты там можешь. Но ты у меня в долгу. Голос? Голос.