— Так, мордоворот. Ну, барон, в смысле. Просто язык уже от этого выкидыша твоего заворачивается. Ты помнишь, когда мы шли, — тут Ричард довольно улыбнулся и поймал себя на мысли, что он, конечно же, прошел «больше» всех, — То этот самоуверенный губошлеп что-то рьяно со всей душой точил? Помнишь? Так вот, властью данной мне, не только как принцу, но и первому добытчику на деревне (ведь именно я добыл вам, черт возьми, еду), приговариваю нашего с вами слугу, раба и червя в одном лице к голодовке. Нет, ну а что? Ну ты глянь на эту довольную веснушчатую харю. Ты скажи еще, добей меня, что жалованье такому остолопу выплачиваешь. Не-ет, мой старший товарищ по несчастью, более мы терпеть этого Брута не намерены (Кем бы ни был «Брут»). Я уже говорил, что греть змею на шее — моветон, но таки у нас две змеи, одна из которых еще и крыса. Пусть жрет сухари свои дальше, а я откушаю таки кролем. Почему с барской руки дарую милым дамам свою личную четвертину зверушки. Еще половина мне остается, но ничего, я ведь не жадный, я ведь поделюсь и с тобой. Ты же спас меня. Почти. Так-то я и сам бы мог в той норе, знаешь, разобраться. Ну, кому, как ни тебе знать то, как трудности и испытания возбуждают… кхе, сердца храбрых воинов, правда ведь?
Так, дай хлебнуть-то, расхвастался он. Хороший ужин, как говорил мой дед, по прозвищу Непревзойденный: «Является знатным закусоном». И правда — в наших краях такая тушка на одну рюмку в расчет идет. Каждому. И за счет заведения! — Ричард протянул нетерпеливую руку к фляге Ульриха и, как так и надо, забрал ту к своей груди чуть ли ни на весь вечер.
Первый глоток: — М-м, бырон, какую ты, однако ж, бурду принес, я ф-фигею. Х-хо, еле прошла же! — прохрипел Ричард, вырвал с корнем левую лапу кролика и поднес ко рту... М-м, как же он аппетитно ел! Изредка восклицая красивыми сухими губами от жира, отщипывал Ричард белоснежными зубами горячее прожаренное мясо, проходил языком по пропитанной острой корочке; облизывался, хохоча и причмокивая. Иногда из его груди вырывался сладостный, проходящий через нос, стон. Над этой лапкой наш шалун поработал на славу, выказав Феари и Мелье всю магию поедания мяса по-мужицки. Впрочем, поиздевался он и над Найджеллом, — Нет, ну, мой кроль, он понятно-дело вкусный, особенно лапы. Ну, остренько так, знаешь, интересно получилось, но сейчас я ведь испробую и сам сок. Ты, конечно, мужик хороший, но критика коснется и тебя, будь уверен. Но ты послушай сначала: я вот, понимаешь, принц. Без пяти минут король, да? Ну вот что за неприязнь такая, а? В своих краях: выйди я на дорогу — вешаются же бабы на меня, как белье на сушку, хоть бы что. Тут — ну я, конечно, еще не весь свой арсенал перепробовал, но барышни у нас, ну я о Ферарьюшке, вообще левые. Ты хде таких взял вообще? Или в ваших местах для одной ничего незначащей ночи нужно пару зубов выбить, рыгнуть и блеснуть волосатыми подмышками? Пока что, с твоими-то успехами, все на то и походит, знаешь. Край извращенцев, чесн-слово. Ну, за любовь.
Второй глоток(доля Ульриха): — Х-хо, дрянь-то какая, ф-фу. Ну на ш-что-ф… — я говорил о красоте ногтей и рук? Может быть мельком, но по этому поводу (да еще и о мужчинах) разглагольствовать не очень-то и хочется, ведь на ум идут как приятные, так и неприятные картинки. Все познается в сравнении, но давайте представим красивые сильные длинные, несколько не шероховатые, прямые пальцы горячих мужских ладоней, может быть, с приятной, красивой родинкой-пятнышком; с правильными чистыми, приятными опять же, ухоженными ногтями без какой-либо пигментации и бледности… Представили? А теперь представьте сочную спинку кролика. А теперь аппетитную картину, которой мы обязаны Ричарду (у меня уже слюнки текут): указательный и средний пальцы, обнявшись в крепкий кинжал, проламывают усеянную специями корку сочнейшего мяса и, проникая внутрь фаршированного кролика, вырываются из него с самым лакомым куском, который только можно себе представить. Кусок покорно ложится на благодарный язык, а пальцы проскальзывая между губ, не могут не остановиться, чтобы передать остатки сока. Обычная вещь: Ричи кушает. Но как! О, даже мне уже есть захотелось. И вот, облизав пальчики, Ричард вновь возвращается к нам в его привычном виде: в монологе, — М-м… Ну, знаешь, ничего пхол… плохого не могу сказать, кшно, но… слушай, бабы у нас ядронепробиваемые. Не замечал, не? Т-такие клуши, пфф, — Ричи пьяно засмеялся, — Таких не в каждой бильбиотеке отыщешь. Пхе-хе. Нет, ну а если сурьезно, то бабы — вещи утонченные, железяка ты бездушная. Да. Хорошая баба, ведь, и портянки тебе постирает, и меня ублажит, ну. И это все одна! Не, што ты. Ты не подумай вапще-то, что я о твоей. Я об этих, об клушах-то, вообще о других, да. Так вот. Бабы, они… А черт их разберет хто они. Чего им надо вообще? Вот мужику понятно чего надо, а бабе? От мужика? Хоть убей, не понимаю. — Превосходный, прислонив попавшуюся косточку языком к зубам, дождался, пока пьяненькая рука соизволит помочь ему. Достав кость, принц кинул ее вольным движением Найджеллу, — Бабы. Черт их разберет. Мне вообще кажется, што у них, у баб-то, язык свой, да. И теория заговора. Эта, рыжуха, ты видел как на меня смотрит? Я сначала думал, что хочет. Ну, ни капли сомнения, а потом? А потом вон как поднасрала. Шиня, что сказать. Ну, за баб!
Третий глоток (Доза Феари): — Х-хо, а зашло, знаешь. Да, щас пошло еще как. О-ой, хороший ты мужик, Улюрьник. Добрый такой, беспечный, шо пипец. Вот я, вот на меня-то посотри, ну. Я, я же вообще же, ну. Такохо, ведь, на всем белом с-свете не сыщешь, ну. То-то же. У меня ведь что, м? У меня и деньги, и красота, и чего только нет же! Вы просто люди-то лесные, куда вам со мной. Н-ну, ш-што тут у нас с овощами наворочено, м? — *и тут меня понесло* - называется эта картина, потому как мы становимся очевидцами очередной сцены: Ричард, со своим верным приятелем — бухим вестибулярным аппаратом, наклонился за приготовленными плодами, но, взяв их в руку и поднеся ко рту, икнул так, что и вовсе растерял. Два кусочка благополучно приземлились на кролика, а вот третий с четвертым решили, взявшись за ручку скатиться с горки, заменив ее рубахой Ричи, — Е****, хы-хы, это ж надо. Ик! Пхе-хе, щас я… это, а там и… — сунув в рот горячие кусочки фрукта, Превосходный начал раздеваться. Выкинув к чертям рубаху (к чертям, это куда-то к Найджеллу), Ричард выхватил шпагу и начал «доказывать» что-то, пьяно выделывая разные «стойки», — В-вот, с-смотри, Улюлик. Ты г-ришь, иголка, иголка. А я щас как убью твоего молокососа и вс-се. Не, не твоего молокососа. У тебя-то молокосос явно другой, хотя кто знает… Ну этого короче. Хотя, — Ричи пошатнулся, — С него хватит. Ему ж еще кара с небес обещалась. Мда. Ну-ко отдай, у меня ж тост! Ну, за баб! Не пили, кажется еще.
Четвертый глоток (Доза Мельи): — Ох-х, х-х-хороший ты мужик, Укупник! Х-хороший. Я в тебе ни дня, ни разу не с-сомневался. Ты же спа-ас меня, лупня! Ты ж герой! А баба у тебя какая! Добрая, прощает все. А вот эта, рыжая —ди-на-мо. Да-да! Та ты не перебивай, а слушай, дурашка, еп*. — Ричард шлепнул ладонью рыцаря по лбу, и та сплыла по его лицу, как протухшее яйцо, — Ты посл-шай, она тебя использует, зуб даю. Она тебя изнасилует, вот увидишь, а потом по чугуну твоему трахнет и с вещами, с Гольхренштвейном твоим убежит, да. Не, ты мне не веришь? Да она сама! Сама. Мы в дереве сидели, так она же ко мне так приставала… А я — человек приличный, воспитанный, значит, мать ее, значит не могу так просто. Ведь сначала как: ну, мужик мужику. Сначала цветы, собачки, помело, домино, карты на раздевание, куртизанки, девочки налево, мальчики направо, скрестить лучи, а только пото-о-ом, только потом-то уж и поцелуи, ну. А эзотерика!? Я не знаю, шо эт такое, но куда ж без нее? Нет, ты мне прямо скажи: Ферари наша не из нашего профиля? Ну, как мужик мужику. Она, того: только по девочкам шо-ли? Не говори, по глазам вижу, што не того поля ягода, да. — Тут подбежала Мелья и схватила кроля за ноги. Ричард пьяными движениями приставил указательный палец куда-то близко к носу и слюняво прошипел, дабы показать, чтобы Ульрих не проболтался об их мужских разговорах, — Уг-щайся, милая, — парень протянул флягу девушке, но та отказалась и, оторвав ноги зверушке, так, что теперь Айболит был бессилен, убежала пускать кровь, — Вот, дочего у тебя баба правильная, это что-то. Главное, злопамятная, жуть. Ну у тебя и выбор, Укупник. Я б прямо сказал, что «я на тебе никогда не женюсь…» и все такое. Мол, прощай, морковь, завяли помидоры. Ну… за что бы выпить, а? А! За баб, точно! За них-то не пили еще.
Пятый глоток (доза Найджелла, куда же без него): — Ох-х-х-х, я говорил, что лю-лю тебя, Улик, а? Ты ж мне, ак бр-р-рат. Есь у меня бр-рат, за р-р-радугой гоняется, прид-друрок, хе-хе. Вс-се, ты ныньче мой бр-рат. Охе**ть, братишка. А авай, а авай убём Нажела? Авай? Не-е, ты ч-че, бр-ратиш, так свои не посыпают, че ты. Иди ты во-още, кровопийца. — Превосходный потряс флягой и, не дождавшись приятного бультыхания напитка, рухнул на травку. Так и уснул. Пьяненький. Голенький. Сытенький.