Ульрих выглядел смущенным когда Мэлья поцеловала его в щеку, казалось, рыцарь не знает как вести себя – толи отбросив сомнения, погрузиться в любовь и страсть; толи продолжать выдерживать характер заботливого отца. Смущенный, он задумчиво тер щеку. Потом вздохнул, подхватил Ричарда и отдал все свое внимание дороге – словно через розовую дымку слышался голос Превосходного: Ричи кому-то угрожал, предлагал убить, рассказывал сказки.
Сказки рыцарь любил, но та, которую рассказал Превосходный, оказалось слишком сложной для рыцаря, где-то на середине фон Бранден уже перестал понимать смысл.
…Сначала вроде был волк, потом как полагается, появился его соперник. Это наверное должно обозначать грех эгоизма? Гемландская Церковь обязательно вплела бы в историю мотивы человеческого падения и вечной духовной запятнаности: брат предает брата, старший держит младшего в подвале и пытает…
Фон Бранден тряхнул головой. Потом вдруг матерый волк в сказке убил младшего и эта часть Ульриху совсем не понравилось – всё ж младший сын своего дома! А в довершение оказалось что матерый волк ест самого себя.
Твою-то мать!
Рыцарь присвистнул на окончании, осознав – что он дурак вообще ничего не понял. Да и трудно было заставить голову работать как следует.
… Ульрих все еще чувствовал тепло Мэльи на своей щеке, размышляя над тем, как ему следует поступить: Он ведь не должен был подводить всех этих людей отдаваясь страсти и влечению, а с другой стороны - нет-нет да и желалось рыцарю отпустить Ричарда в первую же попавшуюся лужу, забыть о хорошем мальчике Улле и броситься к Мэлье чтобы творить безумства.
Любить. Отдавать. Брать. Увидеть ее обнаженной! Окунуться в сладкое томительное чувство любви – и пускай ветки и насекомые, грязь и опасности. Корешки упирающиеся в спину. Мокрые лужицы. У него уже давно не было женщины, и у него никогда не было женщины которая бы любила его…
Увы. Мечты мечтами, но, Ульрих фон Бранден являлся человеком долга, а потому к счастью для Превосходного – путешествие прошло великолепно. Правда растрясло Ричарда немного от неровной ходьбы глубоко хромающего рыцаря – зато подвернутая лодыжка почти не чувствовалась. Только мутило слегка. Он же давно не ел.
Найджелл как назло что-то грыз. Грыз деятельно, вкусно, грыз кричаще! не предлагая Ричарду. А есть Превосходному хотелось с каждым мигом все сильнее.
- Бы-барон. Я барон. – Запыхавшись, поправил превосходного Ульрих - Ба-барон Бы-бранденсбургский. К-какова честь, а? Тебя н-несет один из фон Бранденов. Ха! Г-говоришь у-убить подранка…А сам с-сумеешь м-мальчик? Поднимется у тебя рука на того кы-кто слаб, кто у-унижен и н-на носилках? Он же без сознания. Лежит, стонет…у-убить ты-такого не велика честь. Ч-человечье м-мясо не так уж и легко п-подается – у-упустишь у-удар, за-засомневаешься в последний момент и утроишь его м-муки. Гы-говоря по сердцу. Ты хоть раз у-убивал кого-нибудь, кы-кроме своего у-ушастика? Это же к-как в твоей сказке…все равно что с-самого себя есть.
...
Когда пришли на полянку Ульрих присел чуть в сторонке чтобы видеть окрестности, положил руки на меч и вытянул правую ногу. Найджелл деловито принялся хлопотать с костерком – все таки неунывающая, очень деятельная душа!
- Надо бы промыть доброй леди рану. Снежок вродева есть! Ежели эта штуковина не убивает, так я бы снежком ранку протер и инструменты прокалил в огне. А то забьется грязь. И…Я вам сам ранку-то полечу добрая леди Гвидичи! Я это очень умеючи сделаю!
И Найджелл так выразительно смутися на этом моменте, что Рыжая вдруг ясно ощутила – паренек испытывает к ней вполне мужские эмоции. Он глядел на нее не просто как на добрую тетю - в зеленых глазах веснушчатого мальчика промелькнуло вполне мужское желание.
Четырнадцать лет. Для своего возраста Найджелл был развит довольно таки хорошо – можно было принять его за совершеннолетнего. И что-то подсказывало Гвидичи, что юный сквайр не только костры годен разжигать…
- А мысли....голоса там. Неа. Ничего такого не слышал. Да и молчит уже он...
Ульрих слушал рассказ Феари не перебивая – рыцарь почитал себя не сильно умным, а потому в основном помалкивал и чистил меч. Правда, залился смущенным румянцем на слове «знатоки». И украсила тогда исцарапанное, покрытое синяками да кровавыми ссадинами лицо рыцаря совершенно детская и глупая улыбка - делала она Ульриха одновременно моложе и проще – теплым солнечным светом высвечивая в высоком рыцаре нечто далекое, потерянное давным-давно в детстве.
«Знатоки. Наверное что-то от знаний. Наверное мудрость. Книжники. Мудрецы. Твою мать! Меня назвали умным. Хе-хе. Умным! Папаша наверное в склепе переворачивается. Полудурка с мудрыми монахами рядом ставят…»
И немедленно захотелось Ульриху ввернуть что-нибудь умное, такое вот острое, чтобы оправдать высокое звание мудреца.
- Я эээ…п-почти что умею ч-читать. И м-могу писать своё и-имя. Сы-сам!
…В Гемландии немногие аристократы учились чему-то кроме воинской науки, а потому рыцарю казалось что он действительно эффектно завершил речь Феари. Завершил как очень умный человек. Как знаток же!
Мэлья тем временем осмотрела холм.
Магия. Зима. Мерцающая серая стена отделяющая летний мир, от мира ледяного. Кто-то поставил Завесу опасаясь того жуткого, что выходит из леса. Не хармузд – безликих тварей с кровью-кислотой. Опасаясь чего-то более страшного чем хармузды.
Стена должна была задерживать зло и в этом была главная зацепка. Тот кто поражен гнилью – не пройдет. Человек на той стороне – один из вчерашних врагов, с испытанием видать не справился.
Он лежал мертвым и белый снег заносил его тело, рядом лежала мертвая лошадь – очевидно, из-за греха одного наказание обрушится на всех…