Он стоял. Стоял он ровно, глядя на проходящие облака, покраснев... Стоял себе и, казалось, выбираться из этой задницы не собирался: его дружно посасывали черви, стервозно на него натыкалась словом Мел. Пусть и становилось все холоднее и холоднее, но он только вскипал и, вздрагивая, выделял соленый пот, остающийся на волосах. Несмотря на всякую нечисть и темень, не предвещающие ничегошеньки хорошего, не тянуло его вниз совершенно - словно могучее толстое дерево, впившее корни свои в мшистую землю, разделял он ветра своим крепким стеблем и упирался в облака так, что, казалось, еще чуть-чуть и они разорвутся... Стоял. Ричард стоял.
Не оборачиваясь, а так и прикрывая собою повод для оплеухи, глядя в небо, начал суетливо пытаться что-то выговорить сэр Превосходный: "С-слушай, д-да-а-а выбирайся ты уже! Тут... вон, тварь большая плавает. Я, считай, отвлекаю ее, да. У-уккусит еще. Давай быстрее! Ну!! Тварь очень большая. Длиннющая. Упругая. Т-такая укусит - и не поднимешься, насквозь прорвет к едрени-фени. Королевская, дрянь.", — и чуть шепотком про-себя, — "Дохлые еноты. Дохлые еноты. Дохлые еноты... Какие же сочные и упругие эти тр-руп-пики дохленьких беззащитных енотиков... Дохлые еноты, Ричард! Дохлые! Еноты, Ричард! Возьми себя в руки, Ричард. В руки. Руки...".
Тут парень снял шляпу и закрыл ею выступающую свою "шпагу". Другой рукой... Ричард принялся заваливать причиндалы в... карманах набок. Прикосновения, правда, стали лишь катализатором, но дело это было с парнем не впервой. Краснел он и перед теткой своей, и перед нянькой, и перед учительницей иностранного("смесь французского с нижегородским"), и перед принцессами, и перед крестьянками... Был у него опыт, ничего скажешь. Но во всем ему помогала шляпа! Теперь нужно было лезть по обрыву двумя руками, да еще и приглядывая за сложенным набок "клинком". Тоже... бывало, но это совсем другая история...