Марко молчал.
— Да... я помню времена, когда построили тот, другой Собор на холме к востоку от города. Его заложил Николай...
Сутулый старик бродил среди крови и разбросанных одежд, временами касаясь алтаря, будто пирамида голов помогала восстановить в памяти картины былого. Казалось, он забыл о собеседнике — но нет! Острые, голодные глаза вернулись к маске Охотника.
— Николай был прекрасным правителем, добрый Охотник. Смелым и отважным. Красивым и мудрым. Его начинания оборачивались успехом, а сердце было открыто своему народу. Из своего уединения я с гордостью смотрел, как рос его город и расцветала страна. При нём Пальмира стала великой, Охотник. При нём её назвали Жемчужиной Севера. Николай... это имя произносили с любовью более полувека. Пока болезнь не взяла своё.
— Болезнь? — настороженно, но с интересом переспросил маркиз, снимая маску. — Какая?
— Простая болезнь! — рассмеялся Архиепископ. — Шутка судьбы. Всё началось как обычная простуда, но вскоре любимый своим народом король не мог подняться с постелей.
— И что же стало потом?
— Потом? К чему теперь была вся эта любовь? Разве могло обожание исцелить его? Просители всё приходили, но разве пришёл кто-то, кто предложил бы помощь, а не вымаливал её?!
Набрав в грудь воздух, священник рявкнул:
— Никто не явился к умирающему королю! Клянусь, не будь я заперт в этом Соборе, я дошёл бы до Зимнего Дворца и предложил трону всё, что имел бы! Своё проклятие, свой вечный дар!
Казалось, старик затаил нешуточную обиду на то, что не смог сделать это многие годы назад.
— Николай был достойнейшим из смертных, — выплевывая слюну, Архиепископ взмахнул руками и конец кнута зазмеился по полу. — И, как истинный хозяин собственной судьбы, Николай решил найти спасение сам. Детали мне неизвестны, но говорили о многом. О том, как к солнечному двору приглашались святые отшельники и магистры чёрных наук, еврейские мудрецы, арабские заклинатели. Всех созвал Николай. Среди других, из старинного монастыря, что неподалёку от сюда, к нему приходили монахи Бенедектинского ордена. Уверен, они знают больше. Иди туда, добрый Охотник. Разыщи настоятеля, если он ещё жив, и спроси, о чём говорил Николай перед смертью.
— Достойнейшим из смертных часто выпадает и тяжелейшая судьба, — подытожил маркиз Фиоренти. — Мне жаль, что так случилось. Я видел губернатора. Прескверное зрелище. Напасть не хуже великаньей зимы. Но как бы то ни было, Николая нужно остановить, пока всё не зашло слишком далеко. И для этого... я должен просить вашей помощи, — заключил Марко, едва заметно склонив голову в знак уважения.
— Помощи?.. Моей?.. — старый архиепископ засмеялся, раскидывая руки в приглашающем жесте. — Такие, как ты, приходят убивать чудовищ. Не думай, что я не знаю своей природы, добрый Охотник. Я — монстр, перед которым закрылись даже врата Чистилища. Милосердный Господь отвернулся от меня.
Марко отрицательно покачал головой.
— При всём уважении... Такие как я к вам ещё не приходили, Ваше Превосходительство. К вам приходили такие, как они, — маркиз указал взглядом на пирамиду. — Все мы монстры в той или иной степени. И люди порой в этом превосходят даже самых жутких. А Господь...
Марко не то что бы не верил в бога... просто у них... были очень сложные взаимоотношения:
— Господь отвернулся от всего человечества и очень давно. Поэтому чтобы выжить, все мы — вы, я, люди там, — маркиз Фиоренти кивнул куда-то в неопределённом направлении, говоря обо всём человечестве, — прикладываем столько усилий, сколько можем, чтобы выжить. Я не держу на вас зла из-за погибших — позвольте лишь похоронить их.
Архиепископ отступил, символически освобождая путь к своему кошмарному алтарю.
— Они — лишь моё приношение Господу, — с безумным состраданием прошептал он богохульство, — мольба и жертва, подкреплённая ей. Грехи мои. Моё покаяние. Моё раскаяние. Уважь их покой, если так приказывает долг.
Головы смотрели теперь и на Марко. Мужчины и женщины. Дети и старики. Побелевшие черепа и покрытые тёмными струпьями комья неприятно человеческого вида. Полусгнившие глаза, безгубые рты, костистые гребни зубов. Как Архиепископ мог не замечать творимого собой? Но он не замечал. Что было до отвратительности бесчеловечным...
... то было для него прекрасным.
Любовь доброго Бога, воплощённая в нежном преклонении верного слуги.
Веки старика дрожали от непролитых слёз.
— Об этой ли услуге ты просил?
Марко нисколько не сочувствовал этому монстру. Он внимательно подмечал все детали. И запоминал. На будущее. Но сейчас монстр был полезен для дела. Дела с заглавной буквы.
— Я собираюсь упокоить Старого Короля. В этом мне нужна ваша помощь. Охотника и собаку я лишь прошу дать похоронить, дабы души их отправились назад к Господу. Погиб бы я — тот Охотник сделал бы для меня то же.
— Они уже у него, — строго поправил Архиепископ. — Невинные агнцы, чей грех — отныне мой. Так благовествовал апостол Пётр. И большего я не могу дать. Я не могу покинуть свой храм.
— Не покинете и ради богоугодного дела?
— Я не могу, — печально повторил Архиепископ.
— Что же держит вас здесь?
— Мои грехи. Моё покаяние. Кровь Святых привела меня сюда, указала мне путь и место.
Старик порывисто обернулся, будто забыв об алтаре ради чего-то неизмеримо более важного. Он вытянул когтистые пальцы к иконостасу: золотистой ширме, поднимавшейся за алтарём на высоту нескольких метров. Марко разглядел в ней, среди икон, неприметную дверцу — во время службы оттуда полагалось появляться священнику. За ней же располагались хоры и хранилась церковная утварь. Туда смотрел и вампир.
— Он говорил со мной. Он велел идти, как Христос велел Левию, и велел быть. Поэтому я не могу, добрый Охотник. Моё место — здесь.
— Кровь Святых? — Маркиз снова задумался. — Полагаю, это не эвфемизм... Что же тогда это такое?
Поначалу могло показаться, что вампир не услышал вопрос. Однако через какое-то время он заговорил слегка нараспев, цитируя по памяти:
— Был день и шёл человек по дороге из Назарета в Вифлеем. Не был человек ни богат, ни беден, не укрывал тайн, не таил зла. Единственным, в чём повинен был человек, это в том, что не признавал веры, какой должен был признавать. Явился человеку ангел в кровавых одеждах и сказал: «Смотри, преследуют меня, гонят меня». Тот человек остановился, хотя не верил в ангелов. Он помог ангелу, омыл его одежды водой из кувшина, который вёз на своём осле, разделил с ним еду, а после пошёл далее своим путём. Когда гонители настигли его, он не указал ангельские следы, за что был побит камнями и палками, а позже умерщвлён. В другую ночь ангел пришёл к его могиле, поднял из могилы и крови его, и унёс к небесам. Так человек стал святым, — Архиепископ помолчал, а потом закончил уже обычным тоном. — А его кровь осталась на грешной земле, бережно охраняемая теми, кто знал. Она и сейчас здесь, добрый Охотник. Но только святым открыт путь к ней.
— Святым? — недоуменно переспросил Марко.
Архиепископ с неестественной улыбкой повернулся к нему.
— Конечно. Помнишь? Их грехи — мои. Они невинны и святы.
Его палец указывал на гору голов.
Маркиз Фиоренти нахмурился, пытаясь разобраться в том, что говорил вампир. За его безумием скрывалось что-то важное, требующее разгадки. И Марко чувствовал, что близок к пониманию, но картина всё ещё не складывалась полностью.
— Речь идёт о... вашей крови?
— Что за богохульство! Нет, конечно же нет. Я слаб, я недостоин ангельского лика, — замахал руками старик, будто боялся даже сравнения со святым из предания. — Она там... внизу. За этой дверью.
— Но какой им от неё прок, если они мертвы?
— Ты не понимаешь, добрый Охотник. Тебе не дано. Мы погрязли в грехе, неспособные видеть... неспособные знать... — Архиепископ ходил вокруг своей пирамиды, ласково озирая плоды своих трудов. — Какой прок от икон, когда не веришь в святых? Каков смысл жить, не принимая Рай или Ад? Каков смысл! Господь ответит тебе, когда придёт время, а до тех пор — смирись.
— Кажется, теперь я начинаю понимать...
Понимание Марко основывалось на сделанном предположении, что никто из живущих недостоин этой таинственной Крови Святых, тогда как мёртвым она более не нужна. Но теперь маркизу в голову закрались мысли о совершенно иного рода крови...
— В таком случае я хочу попросить вас об иного рода услуге. О крови, но не Святых. Пусть она остаётся под вашей защитой.
Марко подошёл ближе и уверенно заявил, встретив в ответ долгую тишину:
— Я прошу о вашей крови.
— Ты уверен, чего ты хочешь? — тихо спросил Архиепископ.
Страх и голод волнами расходились от сутулого старика. Можно было ответить «да». Можно было ответить «нет». И в одном случае пути назад уже не было.
«Нет», — подумал Охотник.
— Да, — сказал маркиз Фиоренти.
— Тогда... ты выбрал свой путь, добрый Охотник. Я не откажу в твоей просьбе.
В голосе старика-Архиепископа не звучало сострадания. Тот дар, который много лет назад он хотел предложить королю Николаю, он готов был дать и Марко. Красные глаза магнетизировали, приближаясь. Резкое понимание неправильности происходящего захлестнуло маркиза, напрочь сметая выстроенные разумом конструкции. Перед лицом чудовища, поднимавшегося из глубин проклятой души, рациональное пасовало. Всесокрушающий страх и смрадное дыхание, вонявшее плотью былых товарищей, затопили рассудок Охотника. Ноги Марко ослабели и он бессильно опал в объятиях монстра. Больше всего на свете то, что прежде было маркизом Фиоренти, сейчас мечтало о благословенном беспамятстве. Но дисциплинированное жёсткими тренировками сознание упорно цеплялось за жизнь там, где этого хотелось меньше всего. Во всех деталях Марко видел, как узкие белые клыки прорастают из оголённых дёсен чудовища, как Архиепископ Шабаша наклоняется над ним вновь. Боль от терзающих шею клыков красными полосами разрубала обезумевший мир перед глазами Марко.
Ещё нескоро вакханалия мучений сменилась тьмой. Потом глаза маркиза закрылись, сверкнув под сводами собора бледным алым огнём.