Теперь и Марко шагнул в темноту. Как и двоих перед ним, завеса с готовностью приняла его. Дрожь пробежала по чёрной дымке, когда Охотник скользнул за неё, и Марко оказался в торжественной полутьме.
Высокие арки сводов сходились над головой. Тройной неф простёрся вперёд подобно площади под закрытым небом, усеянной «телами павших» — разбитыми деревянными скамьями. Обвалившиеся мозаики, покосившиеся иконы, въевшийся в сами камни запах покаяния и прощения... но к этому примешивалось иное. Запахи крови и пороха, горько и чётко застоявшиеся в холодном воздухе Старого Кафедрального Собора.
Впереди сухо засвистел бич.
— Credo in Spiritum Sanctum...
Чем ближе подбирался Марко, уже окончательно понявший, что коллег-Охотников не найти здесь живыми, тем более звучными и отчётливыми становились щелчки кнута и с трудом сдерживаемые крики.
— Sanctam Ecclesiam catholicam...
Прижавшись к одной из колонн, Фиоренти разглядывал место последней битвы Жана. Луч белёсого света сочился сквозь дыру на невероятной высоте соборного купола. Он падал на мраморную плиту, орошённую свежей кровью, на пирамиду изуродованных голов, на вершине которой громоздились две новых. Темноволосое лицо Жана, накрытое его вечной шляпой, смотрело прямо на Марко. Рядом с ним лежала голова пса. Несколько ниже Фиоренти заметил и ещё одну, но куда более старую охотничью треуголку. Заметил он и трезубец, и двуствольное ружьё, валявшиеся перед алтарём среди комьев срезанной одежде и разорванных кусков тел. Теперь к ним прибавилась длинная снайперская винтовка с отпечатками кровавых пальцев на ложе. С такого расстояния вонь разложения била в ноздри, но старику в сутане архиепископа, в отчаянии хлещущему себя плетью, было всё равно. Захлёбываясь слезами и болью, он повторял:
— Carnis resurrectionem! Vitam aeternam! Amen!
И молитва начиналась по кругу под слепыми взглядами оторванных голов.
"Извращённый ублюдок", - мысленно констатировал Марко, но без особой ненависти. Если ненавидеть каждого подобного монстра, можно со временем стать таким же. Жан сам принял решение пойти сюда. О нём жалеть было бессмысленно. Но собака... её маркизу было по-настоящему жаль. Она ведь (точнее он) не пришла бы сюда сама.
По следам бойни Охотник примерно представил, как всё происходило (или могло произойти), и в голове его созрел план. Который, впрочем, в следующие пятнадцать минут мог запросто обернуться его - Марко - смертью.
И он вышел из-за колонны, более не скрываясь.
Последний удар кнута звонко разнёсся по храмовому нефу и затих, эхом плутая среди колонн. Не поворачиваясь, коленопреклонённый священник склонил седую голову.
— Плоть... и кровь... добрый Охотник.
В его голосе звучала скорбь.
— Полагаю, я должен был постучать, - ответил маркиз.
Архиепископ с тяжёлым вздохом поднялся с колен, по-стариковски неловко помогая себе руками. Неспешными движениями он стал накидывать на плечи сутану.
— Они приходили, чтобы убивать. Чтобы умирать. Они все, — старик обвёл рукой пирамиду. — Ослабленные. Озлобленные. Ни у кого не осталось сил, чтобы улыбаться в лицо гибели. А что даёт силы тебе, добрый Охотник?
Старик обернулся к Марко. Его лицо было белым как мел. В неестественно красных глазах бился голод, настолько сильный, что даже разделяющее их расстояние не могло пригасить это подспудное, нутром ощутимое чувство. На тонких как нити губах запеклась чёрная кровь, струйками сбегая под лиловый воротник.
Марко с трудом подавил в себе желание сделать шаг назад. Но всё-таки вампир - это уже лучше, чем, скажем... В этот момент воображение Охотника почему-то нарисовало зимних великанов.
— Однажды я должен был умереть. Но случилось иначе. — Маркиз некоторое время внимательно разглядывал лицо старика. — Я пришёл, чтобы говорить.
Потом взгляд Охотника ещё раз бесстрастно скользнул по пирамиде.
Почти минуту под сводами Старого Собора царило молчание, наполненное завыванием северных ветров. Обострившееся зрение Охотника улавливало даже танец пылинок в сером сумраке. Но чудовищный старик не бросился на него. Спустя ту самую минуту Архиепископ склонил голову, принимая ответ. Алые губы на мгновение тронула улыбка.
— Бог давно не слышит меня, если ты пришёл сюда за исповедью, добрый Охотник.
— Зима, — коротко сказал маркиз. — Наш общий бич.
— Да, Зима... — Архиепископ поднял белое лицо к осколку неба среди чёрных сводов. — Зима... рок этого города. Плеть в руках Николая, Старого Короля. Это он призвал её. Николай. Король-Солнце.
— Я видел сон. В нём был Король-Солнце. И дама в кровавом платье, рыдавшая среди увядших садов. И был бал во дворце... — Марко сделал небольшую паузу, задумавшись. — Вещие сны... Надо же. Я видел много странных штук, но мне всё ещё стоит труда поверить в такую мелочь. И тем не менее, оказалось, он реален - Старый Король, несущий мучительную гибель всему живому, что, прошу простить меня за прямоту, может означать и более незавидную участь и для вас... Сколько вы здесь уже?
— Много лет, — казалось, монстр задумался, пытаясь вспомнить. — Очень, очень долго. Десятилетия?