Жан молча принял слова Софии, когда старший охотник собралась выйти к солдатам, чьи фортификационные сооружения стали такой досадной преградой для чёрной кареты. Ленточка-закладка легла меж страниц, а томик поэзии занял своё место во внутреннем кармане пыльника. Кинув взгляд на Наполеона, развалившегося на противоположном сиденье. В каком-то плане животному можно сказать повезло: с него в этом мире спрос был мал, души, как вещи проповедники, собака не имела, а значит самый большой риск обходил её стороной. Испытывал ли пёс какие-то глубокие чувства, мог ли таить злобу и помнить обиду? Жан не знал, да и признаться честно, мало интересовался такой чепухой. На ум приходили строки одного из поэтов, что сравнивал людей, погрязших в рутине серых дней, с животными, подобно тем же псам, живущих при своих хозяевах...
Впрочем, если оставить в покое высокий слог, Жан, сняв шляпу, приник к занавеске на окне, наблюдая за ходом событий. Пальцы сомкнулись на ложе "Люсиль", что отнюдь не означало, будто де Триньёфф хочет пусть винтовку в ход - просто ему было так спокойней. Убийство же солдат федеральной армии в первый же день въезда в город выглядело как нечто невообразимо глупое.
Жан-Пьер еле заметно ухмыльнулся, слыша как капитан осадил Софию. Стоило бы включиться в эту "игру", но французу было крайне любопытно, как выкрутится (выкрутится ли?) ставленница Вильгельма из сложившихся обстоятельств. Откровенно говоря, Жан был склонен держать пари в пользу офицера, нежели женщины.