У Старика был смешной запах.
Утонченная смесь из дешевого табака, гниловатых зубов, застарелой язвы желудка, вчерашней свинины с луком, и обильно залитой дешевым бренди. Проведя с ним двадцать минут в конюшне, Наполеон начал думать, что в этом амбре уже вряд ли что-то учует. Однако ошеломляющий чистый запах свежего морозного воздуха снаружи, ударивший в нос, когда они выбрались обратно, убедил его, что его нос выдержит и не такое. Принюхался, стало быть, да и запах от Старика исходил все же человеческий, живой. В отличие от, например, обитателей станции, хотя и те не шли ни в какое сравнение со, скажем, болотниками, которых они гоняли под Шварцбургом. Там и люди-то могли этих тварей по запаху выследить...
Впрочем, кроме троих мёрзлых неупокоенных внутри почтовой станции не обнаружилось никого, однако щекочущее чувство отдаленной опасности не давало бывалому псу растечься у камина ленивой меховой шкуркой. Но все же тёплый камин за спиной грел тело, а душу... что ж, милостивые господа, привыкшие палить свою еду огнем и посыпать ядрёными приправами, поверьте — ничто так не согревает собачью душу, как холодное сырое мясо. Свежее, конечно, лучше, но и мёрзлая свининка оказалась тоже вполне себе ничего.
Положив голову на лапы, Наполеон в полудреме наблюдал за Софией, с профессиональной ловкостью разделывающей мертвецов, и лишь изредка подымал ухо, прислушиваясь к интонациям ночного волчьего воя. Опытному уху этот вой рассказывал очень многое, да жаль, поделиться этими сведениями псу было не с кем. Оставалось лишь чутко прислушиваться к окружающей обстановке, морщить нос от ароматных изысканий Софии, и отдыхать, набираясь сил перед следующим днем.
Странный сон про плачущую девушку, увядшие сады, каких-то расфуфыренных особ в огромном зале и черную карету не вызвал у Наполеона никаких эмоций. Он бы куда охотнее приснил себе кусочек свежей говяжьей вырезки, чем всю эту человеческую чушь. Тем не менее, тягостное ощущение чего-то нехорошего всколыхнуло давно забытые воспоминания, и утром Наполеон все так же лежал у остывшего камина, печальным взором провожая всех входящих в столовую.
Печаль его была вполне понятной и без толкователя снов: камин погас, люди вместо приготовления пищи взялись трепаться, да и на улицу никто не выпускал со вчерашнего вечера. Последнее медленно, но верно становилось проблемой, и Наполеон уже подумывал, не обратить ли на себя внимание вежливым скулежом.