Маркиз Фиоренти некоторое время молчал, позволив коллегам совещаться. Безусловно, они оба были хорошими Охотниками. Отличными Охотниками. Иначе Вильгельм послал бы иных людей под иным началом. Разница между ними заключалась в том, что Марко прежде всего был солдатом. Сейчас он не столько сравнивал преимущества ночной метели и горящего камина, сколько размышлял, насколько лёгок в обороне прямоугольный двор и два строения. Пальмира уже успела показать, что снежная пустыня обманчива в своей пустоте — ночью могли нагрянуть новые гости. А почтовая станция не казалась Фиоренти надёжнее форта.
К сожалению, вариантов лучше не наблюдалось. Наконец, согласился и он:
— Но я проверю всё ещё раз.
И Охотники начали располагаться на ночлег. Наполеона, который успел продрогнуть несмотря на густой мех, вернули в дом. Старик распряг лошадей и оставил их в конюшне, для прогрева освещённой факелами из бывших столовых ножек. Вместе с бдительным Марко они оба убедились, что внешняя стена конюшни достаточно крепка и без изрядного грохота (и ржания перепуганных лошадей) её не сломать. Высыпая в ясли остатки фуража из ставшего совсем лёгким дерюжного мешка, Старик всё кряхтел, что лучше бы он взялся провожать кого в Оттомании и повидал там Константинополь-город, а не подыхал от ледяной стужи. Но Фиоренти не знал румынского. Затем они вместе закрыли очищенные от завалов ворота и задвинули засов-бревно.
В главной зале был сооружён импровизированный морг: несколько столов были сдвинуты к центру и на них водружены тела убитых. Де Триньёффа слегка замутило от запаха, исходящего от мест отсечения конечностей и голов, и он поспешил отправиться к стойке — перемывать найденное мясо и готовить скудный ужин. Мейер будто бы и не замечала реакции окружающих, с беззаботным видом протирая руки проспиртованной повязкой. Только сказала:
— Больше света бы.
Подали свет. Вокруг столов выстроились все найденные фонари, в камине весело трещали стулья и ветошь из платяных шкафов... казалось, всё не так уж плохо. Казалось, жизнь постепенно налаживается. Только вьюга всё так же бесновалась за слюдяными окнами, насылая гудящие снежные фронты и близкий волчий вой.
Вскоре спустилась ночь, ринувшись с неба размазанными кляксами по-северному густой темноты. В условиях почти нулевой видимости внешние дозоры было решено не выставлять и на карауле у двора стояли по очереди. В три после полуночи Марко, замёрзший обходить частокол с факелом, уступил пост Жану и его винтовке. А София, оставшись наедине с собой и мертвецами, разложила блестящие инструменты из деревянного ящичка — одного из двух, которые всю дорогу возила с собой.
Под несколько грустным взглядом собаки, развалившейся у огня, девушка неторопливо препарировала почерневшие от мороза тела, делая короткие записи в журнале в кожаной обложке. Брось кто любопытный взгляд, он заметил бы немало странного в обнаруженном Софией. Записи содержали сведения в духе: «имеет место присутствие морозных ожогов на внутренних тканях гортани — выдыхаемый чудовищами воздух ещё более холоден, нежели уличная температура»; «несмотря на обморожение и утрату упругости, жировые ткани и мышцы одинаково неподатливы. Приходится с усилием делать надрезы, чтобы обнажить кость. К слову, демонстрируемое налицо трупное разложение никак не проявляет себя в контексте прочности скелетной конструкции»; «кровь по всему телу почти полностью изменена на некую вязкую субстанцию, консистенцией напоминающую мазут либо желе. Дурно пахнет и отчётливо указывает на иную натуралистическую природу жизни чудовищ»; «ногти на руках и ногах крепки и остры, напоминая птичьи или звериные когти. С большим трудом срезаются скальпелем у основания, сами — не менее прочны, чем металл. Вероятно, удар, нанесённый с требуемой силою, способен без труда сделать прореху в кирасе или иной защите».
Разумеется, сама София поняла и сделала куда больше. Она извлекала мозги и внутренние органы, поочерёдно помещая их на импровизированные весы, где противовесами выступали маленькие гирьки из её личного набора. В чашке Петри и других подручных ёмкостях смешивала сколы костей, чёрную кровь и срезы лёгочных и желудочных тканей с различными реагентами, наблюдая за реакциями. Пусть несовершенна была медицина, знаний Софии хватало, чтобы определить присутствие чего-то сверхчеловеческого в телах, по всей врачебной науке обязанных лежать мёртвыми. Унесённые Зимой ничего не ели и не пили. Не работала дыхательная система, хотя стылая кровь продолжала струиться по венам — отчего и подействовал яд маркиза. София отметила в голове, что на досуге стоит как-нибудь выяснить у итальянца рецепт. Всему миру известно, что только в этой стране любовь к отравлениям возвели в ранг искусства.
В конце концов, усталая София собрала вещи и, дождавшись передачи стражи Марко, забылась тревожным и зыбким сном.
Сны приходили ко всем, к утру оставив после себя ощущение непрекращающегося тягостного кошмара. В их мрачных предзнаменованиях выл ветер и бледная девушка в кровавом подвенечном платье рыдала среди увядших садов. Гремел вальс, а Николай, Король-Солнце, принимал книксен прекрасной фрейлины. Золотое солнце било в высокие окна Зимнего дворца, а боги приносили свои дары к подножию трона великого монарха. Мчался на чёрной карете Железный Герцог Орвилл, а солдаты в синих мундирах поднимали винтовки, готовясь открыть батальный огонь. И было пламя. И была смерть.
А Наполеон чутко поднимал ухо, из часа в час слыша злобный волчий вой. Собачье чутьё говорило ему, что в заунывном посыле содержится не только голод лесных хищников, но нечто большее. Тот вой не принадлежал обычному волку. Стаи не просто кочевали сквозь вьюгу: стаи вели патруль, окружая Пальмиру хороводом жаждущих крови зверей. Но к почтовой станции никто не приблизился в эту ночь.
Сон Охотников не был потревожен до серого рассвета.