Послушал Дош рвачевские ответы, и только вздохнул. Планы у Рвача, конечно, имперские, но...
А, собственно, какие тут "но". Он их переплавил Огнем Священным не от дурной башки, и немудрено, что хочет теперь, чтобы души выплавленные да укрепленные теперь пользу причиняли и всепрощением облагодетельствовали по его указу. Смысл жизни их теперь такой.
Поэтому переоделся молча, тряпку свою одежную аккуратно сложив в уголок, и на нее кучкой вещи свои старые, и в образ послушника не вписывающиеся. Цепью подпоясался, знак на шею нацепил. Руками-ногами пошевелил, чуть подпрыгнул на месте, привыкая к облачению новому. Ткань рубища погладил, улыбнулся чему-то внутри себя. Тубус в руки взял осторожно, и на слова Олвера сказал негромко:
— Не тупи, брат, — посмаковал слово новое. Хорошее обращение такое, ведь после пламени на каторге все они теперь будто дети Рвача, и меж собой, значит, братья.
— Не надо нам ими пользоваться, ебанет же все. Просто в руках подержим. А глотки резать — у нас мечи есть.
И в дополнение к словам своим меч из кучки своих вещей забрал, да на цепь ножны привесил как на пояс. Коробку собранную взял тоже осторожно, повертел в руках, изучая.
— Как этой поебе... эээ, этим хитрым механизмом пользоваться? — к ворону обратился. — Четыре полных хода на комнату — это мехами полный выдох четыре раза, понятно. Яд из трубки вот этой пойдет наверняка, ее в нужную сторону направить — в щель под дверью или в скважину замочную. А куда-то еще жать надо или опасаться чего?
Задумавшись на секунду, добавил:
— Не серчайте, магистр, за тупость нашу беспросветную. Мы ж только, почитай, третий день как свет белый увидели взором праведным. Как дети малые сейчас. Спасибо вам за вашу заботу и терпение.