Пришёл свет пикой сверху, в тьму пыльную, рыхлую, холодную вбил, до невидимых брызг, до потери последних чувств. И снова. И ещё, чтоб наверняка. Одна мысль в конце: "пестик и ступка, как дома в руках матери".
И рывок туда, назад, в начало самое, во взрыв цветов, запахов и поверхностей шершавых, гладких и скользких. Тела-наследники, тела-родители, из плоти в плоть, из утробы в воздух, кислый и спёртый - его всегда будет мало. Дерево, камень и глина, горшки, кувшины да тарелки. Крошки и осколки, за которыми след в след - боль и кровавые брызги. Метла с серым поверх бурого на кончиках прутьев. Потом огонь и крики, догоняющие сквозь бег. Потом шаги до беспамятства, стёртые башмаки и ступни. Больше камня, дерева и глины - выше дома и башни, больше людей. Неприятие и холод, что глубже даже финальной тьмы. Даже её глубже, вот ведь как. Взамен - мир теней, шорохов и скрипов, череда конкретнейших дел, каждое ныне - как свиток картины, настолько хорошо помнится, что разворачивать смысла нет. И желания. И уверенности, что всё таким же как в голове окажется.
Больше золота снаружи - меньше внутри, итог из итогов: дно кубышки, которую не откроешь, в которую не заглянешь, про которую узнаешь-то лишь тогда, когда в лицо кулак прилетит, а очнёшься в суде-пятиминутке, потом в пыточной, потом в кандалах, в клейме, в караване на каторгу.
Растянутая на лишние недели смерть, затянувшаяся на лишние годы жизнь. И вот он свет, от которого легко и весело, а потом яростно и больно. Слепит. Один глаз вытек, не выдержал. Руки-ноги онемели. Туловище пучит, всего пучит. Горячо, как когда клеймо ставили, только как будто теперь - на всё тело сразу. И всё равно недобитая радостная мысль: "кто-то наполнил кубышку". А значит - вновь повезло. Живём...
***
...Взгляд ещё долго привыкал сызнова к потерянному было недавно миру. А Грэхам шёл молча в группе таких же как он, в упряжке, под командой странного человека, по дороге в никуда из ниоткуда.
И ко всему вокруг прислушивался, пока ещё видеть толком не видел. К посвистываниям ветки погонщика, к разговорам подневольных товарищей, к телу собственному.
А как прозрел окончательно, так и присматриваться начал.
Другие здоровались да знакомились, главаря выбирали усиленно, но Грэхаму всё это пока что неважным казалось. Важнее было сейчас понять что-то главное про себя:
Кто и зачем?
А дальше видно будет. С такими отборными мордоворотами магифицированными пропасть сложно.