Она любила ночные смены. Бетани может сколько угодно за глаза называть её умалишенной, но ей нравилось работать в ночную смену. И что тут можно не любить? С каждым часом посетителей всё меньше, их голоса - всё тише, жесты - всё спокойнее. Они устало улыбаются, бормочут благодарности, и оставляют чаевые. Да-да, чаевых вечером оставляют куда больше - ведь все семейные люди сидят по домам, а здесь ужинают только одиночки, у которых всегда денег больше. Понятно, будь "Закат" баром, тут бы было куда менее спокойно, но ни Зои, ни её муж, Захари, не хотели продавать алкоголь, даже если это бы и принесло больше денег. Змеево питьё - говорила о нём Зои, сжимая в кулаке серебряный крестик.
Давно стихли голоса, лишь шелест шин за окном не давал тишине пасть на одинокий ресторанчик - шелест шин и шуршание бумаг.
Парень, читавший свои бумажки за столиком у двери определённо был шпионом, - Зои была уверена в этом. Это сосредоточенное лицо, эти фальшиво румяные щёки, какие бывают только в детских рассказах, этот деланно наивный взгляд, с которым он прижимал свои бумаги к груди, когда Зои подходила забрать очередную чашку молока - молока, подумайте, не кофе и колы в такой-то поздний час!
Зои не было дела до шпионов. Коммунисты, социалисты, - даже анархистам, что бы они там не говорили, всё равно будет нужно место, где они смогут выпить чашку кофе и съесть бургер перед тем, как пойти на работу, к своему отмеченному красной звездой станку. Ей было даже в чём-то жаль шпиона - не выспался, небось, и нужно до ночи ждать своего, как они говорят, контакта. Любопытство было ещё одной причиной того, что Зои любила ночную смену - большинство клиентов, появлявшихся в её ресторанчике ночью были необычными. Интересными.
- Скажите пожалуйста, который час? - поинтересовался молодой (вроде бы) шпион, сверкая белоснежной улыбкой.
- На семь минут больше, чем в прошлый раз, мальчик мой. Без двадцати двух полночь, - улыбнулась ему в ответ Зои. Хотя бумаги тот прижал к животу сразу же, как Зои подошла, она успела разглядеть фотографию пожилого мужчины с аккуратно подстриженной бородкой и с фотоаппаратом на одном из листов, шпиона. "Досье, не иначе", - хмыкнула она, подходя к двери, и приоткрывая её. Свежий ночной воздух ворвался в легкие, словно бы легонько сдавил сердце..
- Опаздывает? - спросила она не оборачиваясь, и наблюдая за шпионом в ставшее зеркальным стекло двери.
- Что, простите?
Смолчать бы Зои, да настроение игривое, и словно черт тот самый под ложечку пнул обеими копытами, вот слово и вырвалось - связной ваш, grazhdanin, опаздывает, говорю.
И обмерла сама она тут же, боясь повернуться, и к отражению взглядом примороженная, - а вот сейчас достанет нож и кончится Зои, и как Закарии потом в глаза смотреть? Не уберегла семейное дело, с красным решила отмороженностью помериться?
Или вот не убьёт он её сейчас. А доверится, да и тряхнет стариной Зои, вспомнит, как из дома убежала однажды да три штата пешком прошла из глупого упрямства, чтобы с папашей-подонком не видеться никогда больше. И станет она красной коммунисткой в звёздно-полосатой Америке...
- Простите.. Я не понимаю.
Наверное, он что-то ещё говорил сейчас. Вот, уже и бумаги показывает, и некролог какой-то... Убедить пытается, что обычный клерк из обычного Питтсбурга, и дядюшка у него умер, и наследство оставил, и не где-то, а, боже мой, какие они идиоты там в своей Москве - в Эбон Ивз - ну откуда там у кого наследство может быть, в этой дыре-то? Прокопченый дом с тремя гнилыми стенами?
Нет, просто не доверяет он Зои, ну да, кто бы ей тут доверился, безумной тетке пятидесяти без малого лет, с сединой под пилоткой.
Снаружи бибикнула машина. Сложив бумаги в папку, последний на сегодня посетитель "Заката" встал из-за стола, и напоследок бросил смущенный взгляд на мрачную Зои.
- Простите...
Не зная, как сформулировать, за что точно просить прощения, он смутился ещё больше, и побежал к машине.
***
Этот парень наверняка только что из армии, - подумал Леннард Филип, выезжая на прямую дорогу к Эбон Ивз. Такой румяный фермерский сынок, прямая спина, явно не самый светлый ум в классе, а сержантам такие всегда нравятся, потому что могут отжаться столько раз, сколько скажут, и спросят, что делать дальше. Леннард, в молодости смотавшийся от призыва под крыло Дяди Сэма под суровым взглядом тогдашней подружки, всегда ощущал романтику в военных.
- Сочувствую насчёт папаши Блэквуда, старику явно было ещё жить и жить.
Парень неопределённо пожал плечами.
- Я говорю, жаль старика! - гаркнул Леннард, не желая сидеть в тишине ещё и всю обратную дорогу.
- Да, очень, - робко согласился как-его... Бенджи.
- А тебе, выходит, он наследство оставил?
- Ага.
- Небось сам не свой от счастья, да?
- Да не то, чтобы.
- ...Ну да, конечно, ещё бы ты не был, цельный дом перепал. И какой дом! Сила! Подкопченный, конечно, как и всё в ЭбонИвз, ну да ничего, не заметно почти. И народ весь твоего дядюшку знал, так что и тебя привечать будет, помяни моё слово! Слово помяни, говорю!
- ...Да-да, - промямлил Бенджамин, проваливаясь в сон на каждой яме и просыпаясь на каждом ухабе, - и на каждом рявке Леннарда. Умение спать в любое время и в любом месте он унаследовал от мамы.
Через какое-то время он проснулся уже посерьёзнее - нужно было вылезти из машины и пройти...
- Аээ - это о-особняк?
- Это мой дом, парень. В особняк пойдём завтра. После похорон. Негоже тебе с покойником под одной крышей спать.
***
Утро для Бенджамина было странным. Хорошим, потому что. Уютным. И каким-то странно спокойным. Все последние дни он был как в тумане, запутавшись бродил меж черных сосен... странно, почему ему пришло на ум именно это сравнение?
А сейчас всё было светло, просто и очевидно. Пока что.
- Мистер Блэквуд! Завтрак!
...to be continued