Даже в доставшиеся мне несколько штундов сна отдохнуть почти не удалось. Мне снилось, что я бегу вверх по бесконечной винтовой лестнице, выбиваясь из сил, - все выше и выше, к вершине незнакомой каменной башни, в стенах которой не было окон, а мрак разгоняли факелы, едва теплящиеся призрачным зеленоватым светом. И задыхаясь от изнеможения, я знала, что остановиться нельзя, что хуже смерти будет встреча с теми, кто торопится вслед за мной... А взлетев наконец на башенный чердак, захлопнув за собой тяжелую занозистую дверь, - ощутила спиной удары, тяжкие удары по ветхим пылящим доскам, перемежающиеся оглушительными криками на разные голоса: "Орчеложница! Орчеложница! Сжечь!"
Хватая воздух ртом от ужаса, я резко проснулась, подскочив как ошпаренная, и далеко не сразу сумела сообразить, где нахожусь. Дверь комнаты сотрясали удары - точно такие же, как во сне. И я бы, наверное, не сдержала отчаянного крика, если бы не узнала вдруг голос Хроды. Никогда бы не подумала, что смогу однажды с таким облегчением встретить ее...
Я скатилась с кровати, быстрыми движениями пригладив волосы и оправив одежду, и подняла засов двери, впуская служанку.
Ее бесстрастный, как обычно, взгляд скользнул по мне, будто оценивая. Это не вызвало бы во мне теплых эмоций, но за то, что она вырвала меня из объятий кошмара, я была благодарна ей. И приложила все усилия, чтобы помочь собрать меня как можно быстрее. Даже беспрекословно выдохнула в нужный момент, чтобы проще затянулся корсет... Мы все успели.
- Здравствуй, Ларс! - я была рада ему.
И с улыбкой схватила за руку, проводив к столу.
- Ну... Таких жертв не понадобится. Присядь пока, перекуси, если хочешь, - я подвинула к нему поднос с закусками, тем временем снимая кусачий Браутгюгель, чтобы он не мешал сосредоточиться. - Я все объясню тебе, но давай вначале напишем письмо герцогу, - сдув прядь волос со лба, я приготовила бумагу и открыла чернильницу, устраиваясь напротив риттера за столом. - Диктуй. Я ведь даже не знаю, как вы к нему обращаетесь...
- Что ж, давай, - Ларс откинулся на спинку стула и задумчиво потер подбородок. - Всемилостивый герцог фон Блауштадт! Я не стал бы писать Вашей светлости без крайней нужды...
Риттер не сбился ни разу - врочем, в том, что у эрфольгера отлично подвешен язык, у меня никогда не возникало и тени сомнений. Понемногу в письме прояснялись непреодолимые причины невозможности испросить разрешения на отлучку при личной встрече.
- Я исполняю почетные и священные обязанности Формундшафтера, - Ларс витиеватым жестом изобразил степень почетности этих обязанностей, подмигнув мне, - на Хохцайте достопочтенного герцога Фурхтнордского и моей драгоценной сестры...
Я писала с особым наклоном, с резкими, будто нетерпеливыми росчерками, старательно выписывая вычурные завитушки у заглавных Д... Но это было несложно: я досконально знала почерк брата и не боялась ошибиться, от его имени кладя на бумагу учтивые фразы.
- И таким образом, вынужден отлучиться из лагеря на несколько дней. Искренне Ваш...
Я поставила размашистую подпись: "Альтграфензон Дитрих фон Кальтенберг", - и, наскоро перечитав написанное, щедро засыпала песком.
Хотя бы об оправдании для Дирка можно было больше не волноваться.
- Отлично! А вот теперь... Ты готов? Сними рубаху, пожалуйста, Ларс. Я начертаю формаментум чернилами у тебя на груди. Вот этот, - я показала эскиз на листочке бумаги, который изобразила ночью, чтобы теперь только срисовать, не тратя время на вспоминание подробностей. - Лучше бы было на лбу, но когда заклинание рассеется, он станет виден всем, а нам ни к чему, чтобы он бросался в глаза.
Ничего, на груди тоже подойдет. Зато под одеждой его никто не увидит, а чернила можно будет не торопиться смывать.
- Вот это, - я дала риттеру кусочек шнурка из ворота рубахи брата, - рес. Положи под язык. Не выпускай изо рта, пока будет действовать заклинание. Не проглоти и не выплюни ненароком!
У этого опуса была и чуть более простая в исполнении вариация, когда помимо реса использовалась висцера - кровь человека, облик которого нужно было придать объекту. В нашем случае, понятное дело, неприменимая... Так что использовать оставалось то, что есть.
- После наденешь рубаху Дитриха, - я уже приготовила ее, разложив на кровати. - Так будет надежнее.
Все было на местах.
- Вот, а сейчас... Ты готов, да?.. - я вручила Ларсу листок с рисунком, показав, как держать, и обмакнула перо в чернила, приготовившись перенести его на кожу. - Представь лицо Дитриха во всех подробностях - чем точнее, тем лучше. То же сделаю и я. И... тебе надо молчать, потому что основная доктрина - веревербум. Ну все, начинаем.
Глубоко вздохнув, я прикоснулась пером к коже Ларса, стараясь не причинить боли, и, поглядывая на листок, принялась чертить омниметрический узор, вместе с тем, поочередно выводя высокие и низкие ноты, прилежно поя заклятие на восьмой аркане...