Брат понимающе закивал и сощурил глаза. Всю речь Идхен он внимательно слушал, одновременно с этим снимая доспехи и бросая на пол вагена.
Опустившись, он продолжил расстегивать латную ногу. Молчание затянулось, но Линда отчетливо понимала, что это Дирк собирался с мыслями…
- Я тебе не рассказывал, как стал зигериантом? Не, рассказывал много раз, но я врал, прости. Я поклялся отцу, что оставлю эту историю в тайне от семьи и слуг, хех. Однако ты теперь и не семья, верно?
Он поднял хитрый взгляд, ухмыльнулся, а затем вернулся к ноге обратно и продолжил мрачно и серьезно:
- Мое дюжинное лето. Последний день Мюха, осень уже стучалась ночами в окна холодным ветром, но листья оставались зелены… Последний день. Я встал не с той ноги. Голова была шальная, дурная, я не соображал, что творю. Спер отцовский лангшверт. Наточенный, тяжеленный, старый-престарый. Символ его силы, да? Настоящий меч риттера. Я годами мечтал его подержать в руках, но старик запрещал - мол, не положено, не дорос. Ха! В тот день мне не нужны были его разрешения. Убежал в рощу, стал рубить палки, ветки всякие, траву, кусты - все подряд. Пару раз саданул по камням, загубил лезвие, короче говоря.
Закончив с правой ногой, он с грохотом бросил тяжелую сталь на возмущенно затрещавший пол. Так можно и проломить…
- Ты фройляйн, тебе не понять, что это такое - такая мощь в руках, - брат посмотрел на нее проникновенно. Улыбка его была счастливой, но в глазах читалась боль. - Риск меня пьянил. Неудачным взмахом я мог посечь себя. Лишиться уха или рубануть колено… Запросто, - снова отвернувшись, он принялся за левую ногу. - Отец нашел меня только к вечеру. Естественно, Анхельм был в бешенстве. Он потребовал отдать меч немедля… А я отказался. Послал его по-орочьи. Шальной я в тот день был, будто шнапса надрался. Он рванул на меня, чтобы его отобрать, а я выставил острие и чуть было не прикончил старика. Отец схватился за лезвие ладонями - я тогда и не думал, что так можно - и вырвал лангшверт. Порезался только слегка, но кровь и боль, Идхен, кровь и боль пробудили в нем безумие. Эти глаза… Он начал меня бить. Я с перепугу и не сопротивлялся. Разбил мне все лицо. Снял ремень, сорвал с меня куртку и рубаху… Нет-нет, Идхен, не по заднице - по спине он меня порол. Со всей дури, бляхой, по хребту и лопаткам, по шее, по затылку. Я орал. Я начал вырываться, а он придавил к земле сапогом. Спятил. И тут…
Дирк отбросил вторую латную ногу - грохот, звон, скрип. Посмотрел в глаза сестре и щелкнул пальцами:
- Будто хлопок. Будто гномье ружье выстрелило - во мне что-то изменилось. Раз и навсегда. Я улыбнулся и стал смеяться. Он меня бил, а я ржал, словно конь безумный. Его это бесило еще сильнее, а меня - сильнее веселило. "Убей меня, сукин сын, давай!" думал я. Мне было плевать. Вот, знаешь, совсем плевать. Было очень больно, обидно, страшно, жутко… А вдруг забьет? Но я, сжав кулаки, превозмогал это все и смеялся.
Брат замолчал, давая время Иделинде, чтобы представить себя на его месте.
- А потом я выждал момент и ударил по его деревянной ноге. Он заорал и упал. Ты знаешь, что она всегда болит, эта его нога? А если стукнуть по ней - так сдохнуть можно. Я словно почуял это. Набросился на него и стал бить кулаками по лицу. Слаб я тогда был, но шальной, Идхен, шальной. Губы ему разбил. И себе - кулаки. А остановился я лишь тогда, когда он закричал "Хватит!". Он сдался. Я победил. И в момент успокоился. Понял, что хотел убить отца, а он - меня. Но я не жалел, я уже понимал, что все это значит…
Дирк смотрел на нее спокойно и уверенно. Даже расслабленно. Он не боялся, не переживал, он чуть ли не гордился этой историей. А нет, точно гордился, еще как.
- Мы поклялись друг другу не распространяться о случившемся. Для него - позор проиграть бой ребенку. Для меня - осуждение всех за то, что поднял руку на отца. Обоим огласка оказалась не выгодна. Я думал, он с тех пор меня станет уважать - что не сдался, не сломался, а сумел побить того, кто сильнее и кто не прав. Но нет. Я ошибался, конечно же. Старик следующим утром сказал, что разочарован во мне. Что зигериант, отрицая правила и устои иерархии светского общества, обречен быть изгоем. Что я никогда не поднимусь в статусе, не стану править нижестоящим, пока не признаю правление вышестоящего. Что раз я поднял руку на отца - значит не быть мне самому отцом. В общем, ордманнской чепухи он мне наговорил… Это мы еще посмотрим, кто там кому нижестоящим будет, ха!
Улучив паузу, Иделинда вдохнула, чтобы задать напрашивавшийся вопрос, но Дирк опередил ее, подняв руку:
- Да-да. Откуда он узнал, что я теперь зигериант? На том ведь день не закончился. Ночью я не мог уснуть, спину жгло, а меня распирало от этого чувства… Как оно зовется? Чувство триумфа, да. Именно. Триумф. Я должен был его увековечить - для себя и для него. Я взял с кладовой пурпур, спустился в зал, самое главное место в замке и нарисовал на стене ровно по центру корону. Корону Богини-Царицы. Красиво, кстати, вышло, хоть меня и лихорадило от восторга! И закричал тогда: "Зигерин! Богиня Власти! Стань моей Патронессой! Прямо сейчас! И моя слава станет твоей славой! А откажешься - упустишь зазря".
Дирк засмеялся, прикрыв рот ладонью:
- Согласись, недурно для дюжины зим? Корону, конечно, соскребли к утру. Всем рассказали историю про то, как на меня в роще напали загульные бауэры, а отец меня отбил. Ну а я не спал до рассвета. Встретил его под стеной замка и смотрел, как прямо на глазах Хютеровы лучи падают на листья и те обращаются в золото. Один за другим. Книхваг. Первая седмица осени, время Царицы - я встретил ее зигериантом.
Он медленно покивал.
- Так к чему это я? - задался Дирк вдруг вопросом к самому себе и всерьез задумался. - А. Наверное, к тому, что не стоит тебе отчаиваться. Я много раз потом размышлял: а что, если б я тогда не побил его? Стал бы я зигериантом, не свершив триумф? Пришлось бы пойти на подвиг потом? Или оказался б я забитым эллифейном? Как думаешь, может, для того, чтобы заполучить Патрона, нужно что-то сделать? А ты просто ничего не сделала - вот ты и ничья получилась. Может, тогда тебе стоило громко постучаться в каждую из дверей и потребовать, чтоб впустили?..
Сочувствие охватило его лицо, брат положил сестре руку на плечо:
- Но знай. Я рад, что тогда они тебя не приняли. Иначе б не болтали мы сейчас с тобой. Думаю я, Бессмертные дали тебе второй шанс, чтобы таки свершить свой поступок. Со схолумом не вышло. Значит, это должен быть другой поступок. Может, когда станешь герцогиней, откроешь свой схолум в Фурхтнорде, м? Или что ты сделаешь?