На обратном пути Анхельм был мрачен, задумчив и молчалив. Его вид отнюдь не располагал к беседе, но Иделинда все же осмелилась задать хотя и давно, но все же не слишком сильно волновавший ее вопрос:
- Позвольте спросить, отец. При всем неприятии перверсии... Вы дали мне возможность заниматься магией, оплатили лицензию и приобрели нужные книги. Почему?
Альтграф прочистил горло так, как это делал только он, и, не оборачиваясь, буркнул:
- Меня Клотильда упросила. Зря.
Отец передал Линду в холодные и жесткие руки Хроды, а сам ушел заниматься приготовлениями. Графиня порывалась поговорить с братом перед отъездом, но как выяснилось, Дитрих с раннего утра покинул замок по своим делам. Обещал вернуться… "вовремя".
И потому молодой невесте ничего не оставалось, кроме как позволить событиям идти своим чередом. Сначала серьезная и основательная ордвайб повела ее мыться в банную комнату, где слуги уже наполнили бочку горячей водой.
Совершенно не задумываясь доставлять какие-либо приятные ощущения, Хрода тщательно обтерла девушку липовым мочалом, осматривая каждый клочок ее тела и безжалостно скребя это место, случись с ним что-то нечистое.
Долго-долго она разглядывала мизинец на правой руке, который словно бы отрос за последние дни. Выглядел он жутковато - бордово-баклажанный, опухший, без ногтя, но со всеми тремя фалангами.
Ордвайб даже его понюхала! Но нет, он пах в рамках нормального.
Наконец, не задавая вопросов (судя по всему, ей рассказали о путешествии в Даммию), Хрода оставила калечную руку, занявшись спиной, выпоротой Мытарем. Спина почему-то тоже заставила молчаливую служанку как следует задуматься, хотя она наверняка не раз видала подобные раны. Кто знает, может и ей когда-то такие доставались.
В конце она помыла Иделинде голову, обтерла всю пахучим незнакомым маслом, помогла одеться в простое, но чистое и свежее платье, только чтобы та поднялась с приличием в свои покои.
В комнате графиню ждал неожиданный, но очень приятный, можно сказать, радостный гость - завтрак. Целая запеченная кабанья рулька! Да еще и с жюрмильскими пряностями. Конечно, традиционного для Кальтенбергов праздничного вепря готовили не для нее (скорее всего, Дирк с отцом вчера его торжественно поглощали), но не так важно предназначение пищи, как его вкус. И объем.
Иделинде даже как-то полегчало, хотя бы телесно - чистая растертая кожа, свежая одежда, рулька, кубок легкого южного вина, ломоть пшеничного имперского хлеба и немного овощей. Наконец, она смогла по-настоящему насытиться, после чего, конечно же, живот осел приятной тяжестью и девушку потянуло в сладкую дневную дрему…
Но отдыхать было некогда, ее ждала дорога.
Полноценное платье благородной имперской фрайфрау сложно и долго надевать. Действо представляло из себя целый ритуал, уходивший корнями в прошлые века, неизменный и… муторный. Описывать его здесь не имеет смысла, тем более что Иделинда почти прикрыла глаза, забылась и переложила все трудности на Хроду.
Как она должна была справиться с женским костюмом, если доселе прислуживала Анхельму?..
Возможно, плохо, но у ордвайб все отлично получалось. Отчасти потому, что ее собственное платье служанки было схожим. Однако графине все же показалось, что у Хроды имелся опыт и с дворянками - уж больно ловко она затянула корсет, можно сказать, за один Линдин выдох.
Когда все приготовления окончились, все оказались одеты, а все вещи - собраны, упакованы и спущены слугами вниз, графиня смогла лишь мысленно попрощаться с родной комнатой, где провела столько лет, где пряталась от родителей, где мечтала о своем будущем, о Розихфельде, где училась магическим доктринам, практиковала первер…
- Фройляйн, пойдемте вниз. Альтграф, альтграфиня и кутшваген уже давно ждут Вас, - с нажимом произнесла Хрода и бесцеременно взяла ее за руку, вырвав из задумчивости.
Настойчиво потянула за собой.
Можно было, конечно, воспротивиться… Но зачем?
Глава Десятая
В дворе Кальтенбергбурга все действительно ждали только ее.
Анхельм даже надел свою старинную кирасу, испещренную гравировкой. Клотильда - черное дорогое платье и лучшие серебряные украшения с кровавыми корундами. Дитрих - полный доспех, начищенный до блеска, хотя в латах вроде б и не было никакой нужды.
Кутшваген тоже был торжественен и красив: борты украшали резные гербы Кальтенбергов с черными озлобленными вепрями, потертыми за десятилетия. Края дубового навеса, установленного на витых столбиках, выворачивались латунными лепестками. А голубые пыльные занавеси легонько трепыхались на слабом ветру, забредавшем сюда сквозь раскрытые ворота.
В упряжи томились два мощных шварцпферда - Штрайх и Клюфт. Их гривы были тщательно расчесаны и уложены. Можно сказать, все было идеально, блистательно и празднично… если не считать погоды: безразличные к Линде Боги затянули небо рваной серой пеленой, по которой Хютерово Светило расплылось тусклым невидящим пятном.
А потому даже к полудню не растеплело, во дворе было зябко и сыро.
- Ну что ж. Прощай, дочь, - сухо проговорил Анхельм.
- Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты еще вернешься сюда, - проникновенно произнесла матушка. Она смотрела на Иделинду с печалью и непонятной любовью. - Помни, этот дом тебя вырастил. Здесь ты прожила всю свою жизнь и стала тем, кто ты есть. И хотя тебя ждет другая фамилия, другой дом и другая судьба, для меня ты все равно останешься… моей Линдхен.
Что? Она плакала? Нет, вроде бы нет, но голос ее звучал с характерным надрывом.
- У меня нет и не будет других детей, таков уж мой удел. И я чуть было не потеряла тебя. А вот сейчас, буквально через день, уже с тобой прощаюсь. Для сердца матери это слишком жестоко… Но что поделать? Все мы подчинены законам, правилам, традициям и устоям Священной Империи. И фрайхерры даже больше, чем бауэры. Не забывай об этом. Если бы мы сами творили свою судьбу, то…
- Я думаю, на этом можно заканчивать, - перебил ее вдруг Анхельм, не скрывая своего раздражения.
Клотильда аж громко вздохнула от возмущения, выпучила глаза и злобно глянула на мужа. Но ничего не сказала. Только подошла к Иделинде, очень нежно взяла ее за голову и поцеловала в лоб.
- Береги себя, - добавила она и отступила обратно.
Все уставились на молодую графиню, ожидая в соответствии с традицией ее прощальную речь. С этого момента начиналась целая череда сложных ритуалов, предшествовавших свадьбе. Все было регламентированно - от обязательно двух черных коней до цвета ее дорожного платья (голубое, расшитое черной нитью).
Но была и некоторая свобода: сказать сейчас Иделинда могла что угодно. Хоть даже проклятье произнести. А родители обязаны были ее слова выслушать и принять.