Анхельм хотел что-то сказать… но осекся. Затем хотел что-то еще ответить - да и то не подошло. Разные чувства промелькнули на его лице: и гнев, и тоска, и горечь, и злорадство.
Но так он и не нашел, чего сказать. Поставил канделябр на саркофагус предка, сел на лавку, руки скрестил, нахмурился. Рот его еле заметно шевелился, а глаза с ужасом или тревогой разглядывали красный туф.
- Вот тебе и эльфов ответ из уст родной дочери, - молвил альтграф наконец, покачав головой. - Как нельзя было на тебя опереться, так и осталось…
Он умолк, о чем-то сосредоточенно задумавшись. Застыл, так застыл, что казалось, будто помер. Только глаза изредка перескакивали с места на место.
Анхельм часто бывал таким, особенно в последние годы - задумчивым, закосневевшим стариком.
- Я бы с тобой еще поговорил, - изрек он донельзя мрачно. - Я бы рассказал тебе, что такое кровные узы. Узы голубой крови. Я б поведал тебе, что такое родной отец, что такое родной брат и… сестра. И о титуле твоем новом - тоже многое бы объяснил. О смысле серьезных клятв, о верности отчизне и роду, о побегах, предательстве, подлости, о просьбах на смертном одре - многое, многое я б тебе втолковал, Иделинда. А еще… А еще я б тебя выпорол своею же рукой, до крови, чтоб все мои слова тебе хорошо запомнились. Да вот только прощаюсь я с тобой, дочь.
Он поднял на нее взгляд - такой, какой она еще никогда от него не получала. А потому и не знала, о чем этот взгляд говорил. О чем-то нехорошем, это точно.
- Плохо, значит, я тебя воспитал, раз столько всего тебе нужно растолковать. Но ничего, это более не моя ответственность. Может, у Шедельбрехера лучше получится. Рука у него пожестче моей. А может, ничего тебе уже не поможет - так и останешься соплей никчемной.
Анхельм встал и протянул ладонь:
- Отдай книгу. Это книга рода фон Кальтенберг. Не твоя. Надо вернуть ее на положенное место.