Постепенно мне все же удалось немного успокоиться.
Отец перестал тащить меня за собой, видимо, поверив, что я не намерена выкинуть нечто неожиданное. Теперь он шел чуть впереди, не глядя на меня, уверенно, не сбивая шага... Хотя последнее наверняка непросто ему давалось. О чем он думал в эти мгновения?.. О том, какая на самом деле картина ожидает нас в крипте? О загадочном фолианте альтграфа Одальмунта, как и я?..
Я всегда знала, что мой прапрадед был пертиссимианцем. Знала также, что за свою жизнь помимо прочего он сумел собрать несколько десятков редчайших книг. Знала, что впоследствии эта коллекция перешла во владение графа Лампранда фон Эрхабенхайта с приданым его супруги Эбертруды. Позже их сын, граф Нортрад, почему-то не видя в библиотеке ценности, раздал часть томов в качестве подарков, а оставшиеся погибли в страшном пожаре в замке Эрхабененбург пару дюжин лет назад.
И я, конечно, не смела осуждать альтграфа Гаудальда, передавшего библиотеку отца в чужой род, но все же весьма и весьма сожалела об этом его решении. Однако как-то раз меня посетила мысль, что альтграф Одальмунт, будучи виссендером, не мог просто собирать книги. У него обязательно должны были быть и собственные труды.
Воодушевленная, я помчалась с этой идеей к Дитриху. Брат скептически похмыкал, но согласился вместе со мной отправиться к архивариусу. К большому сожалению, даже старик Перлиуб не смог ни вспомнить, ни предположить, где могли бы храниться эти записи.
В азарте я подбила Дирка обыскать замок. Мы облазили почти всю вонтурму, осмотрели мебель, гобелены, половицы... Мы не были только в покоях родителей, в остальных же комнатах даже простучали стены!
Но так и не нашли ни рукописей, ни дневников.
Винтовая лестница под ногами убегала все ниже, к древнему сердцу Холодной Горы. Истертые каменные ступени казались бесконечными, хотя я прекрасно знала им счет. Да, даже края этих ступеней мы с Дитрихом пытались поддевать стащенными с кухни крепкими крюками для мясных туш, стремясь обнаружить тайник...
Поиски продолжались несколько дней, пока Дирк окончательно не потерял терпение и, обирая с волос принесенную с чердака пыльную паутину, не вопросил раздраженно:
- Да кому вообще понадобилось бы хранить эти скучные свитки?! Что в них может быть важного?!
Тогда-то меня и осенило, что искали мы, похоже, напрасно. Далеко не для всех несомненна ценность пертиссимианских заметок...
- А ведь верно, Дирк. Сын альтграфа Одальмунта, Гаудальд, был хютерингом.
В моем понимании, это означало, что ожидать от него можно было самых неприятных вещей.
- В летописях об этом нет ни слова, но архивариус упоминал, что у него были не самые теплые отношения с отцом... Вполне возможно, после смерти Одальмунта Гаудальд приказал уничтожить его записи - почему нет? Вот ты бы при таком раскладе на его месте приказал?
- Ну... - Дитрих замялся, осторожно взглянув на меня. - Если бы я не знал, что через сотню лет мои правнуки будут ползать по закоулкам вонтурмы в их поисках... Да, приказал бы.
И тут же перешел в наступление:
- Они наверняка занимали кучу места, представь! Может, это был целый бюхершранк пыльных бумаг! Идхен, Гаудальд ведь не зря так изящно избавился от книг, спихнув их зятю. Они явно были ему неугодны. Нет, я его не оправдываю, но... может, больше не будем искать?
- Да, похоже, ты прав, Дирк, - неспешно отряхнув сор с платья, я грустно улыбнулась брату. - Мы уже ничего не найдем...
От чудесной коллекции альтграфа Одальмунта остались лишь черствые строки в штаммбаумбухе.
За несколько последующих лет я даже успела почти смириться с этим... У меня начали появляться собственные наработки. Я изучала магию по книгам, по моим просьбам купленным мне отцом. Почему-то в этом он почти не отказывал мне...
В тот день я спустилась в крипту вовсе не для того, чтобы поговорить с предками. И даже не для того, чтобы побыть одной в абсолютной тишине, подарив отдых мыслям.
Для одного небезынтересного заклинания мне требовался редкий рес - пыль из правой глазницы черепа хютеринга. Редким этот рес считался потому, что череп хютеринга обычно не так-то просто достать. Ради этого почти всегда необходимо эксгумировать погребенное в земле тело. Мне же нужно было всего лишь дойти до мумии одного из предков, альтграфензона Годебранда фон Кальтенберга, на третьем ярусе крипты.
Однако добраться до того самого алькова мне так и не удалось.
Запнувшись обо что-то мягкое на темном полу - крыса то была, что ли? - я едва не потеряла равновесие. Рука с армлёйхтером дрогнула, расплавленный воск со свечи плеснул на запястье. Я вскрикнула, обжегшись, и торопливо поставила подсвечник на внезапно оказавшийся передо мной саркофагус, чтобы не уронить. И лишь потом, обобрав с руки дорожки теплого воска, подняла взгляд на статую альтграфа Одальмунта, как будто наблюдающую за мной из-под опущенных каменных век.
Удивительно, но я не раз стояла на этом самом месте прежде: подолгу всматривалась в высеченное из темно-серого сланца благодушное лицо с приятными чертами, гадала, о чем любил размышлять мой прапрадед, посещал ли крипту он сам, и как он пришел к выбору Патроном Пертиссимуса. В то время я пыталась убедить себя, что и мне самой следует молиться Виссенду. Я тоже была пертиссимианкой - так с некоторых пор значилось в штаммбаумбухе.
Сложно сказать, что же в тот раз заставило меня подойти ближе. Но в какой-то момент я заметила, что уголок одной из каменных книг на саркофагусе отличается цветом.
Видимо, с течением времени выделанный под камень холст все же начал крошиться...
Из глубины воспоминаний меня выдернул негромкий голос отца. Я постаралась сосредоточиться на том, о чем он говорит, и с удивлением поняла, что мы находимся не на нужном ярусе крипты. Отчего же?..
Кажется, истинный смысл слов альтграфа продолжал ускользать от меня. Во всяком случае, я отчаянно цеплялась за это объяснение...
Я совсем ничего не понимала.
Я не знала, почему отец изменил свое мнение о погребении. Почему теперь это именно свод и саркофагус?.. Нет-нет, меня не столько интересовали причины... Конечно, каждый в Этом Мире может высказаться относительно желаемого способа своих похорон. Но почему альтграф ведет этот разговор со мной? Что такого могло между ними произойти, что отец сомневается, исполнит ли Дирк его последнюю волю?.. Возможно, у моего брата есть на то по-настоящему веские основания?..
Но как может быть причастно к этому еще не рожденное дитя?!
Я ничего не понимала, и от этого становилось еще страшнее. Только одно я знала точно: меньше всего в конфликте ордманна и зигерианта мне хотелось бы оказаться между ними.
Как может отец просить о такой клятве?! Если у меня все же будут дети... Как можно вот так заведомо рисковать их жизнями?!
Наконец, почему отец требует клятвы от меня, а не от Дитриха?..
Обычно решение о способе погребения главы рода принимал его старший сын. Если это было возможно, учитывались традиции культа, к которому принадлежал покойный, но только от нового альтграфа зависело, где в крипте будет размещена могила, и как будет выглядеть надгробие...
- Нет.
Я все же не смогла произнести это слово достаточно твердо... Отзвук моего голоса словно потонул в окружающей круг дрожащего свечного света непроглядной мгле. Как будто укрылся поспешно, понадеявшись, что старый ордманн не успел расслышать.
Пришлось повторить громче:
- Нет, отец. Я уверена, Дитрих выполнит Вашу волю без моего вмешательства.
Сейчас я действительно была уверена в этом. Вот только нельзя забывать, что Дитрих невероятно упрям - ничуть не менее, чем сам Анхельм. Если ему взбредет в голову поступить иначе - что я смогу с этим поделать?
- Диктовать условия альтграфу Кальтенбергскому вправе лишь герцог Блауштадтский.
Как отец представляет себе мое воздействие на Дирка?..
- Однако я даю Вам слово поговорить с братом, если по какой-либо причине он все же сочтет возможным проигнорировать Ваше желание.