Глава Девятая
Анхельм забрал у Хроды тройной армлёйхтер с зажженными свечами и отпер вход в крипту. Они и так уже спустились на второй ярус подвала, но подземелье Кальтенбергбурга здесь только начиналось.
Первый замок на "Холодной Горе", как ее тогда прозвали, был построен около двух тысяч лет назад. И именно тогда была вырыта крипта. Ордманны незапамятной древности строили на века, они собирались продолжать род Кальтенбергов вечно, а потому стоило сразу же заложить огромный склеп.
Ведь такова их традиция - хоронить хозяев дома под самим домом. И никак иначе. Не рядом, не на кладбище, как хютеринги, не каким-то практичным или незамысловатым способом.
Нет. В крипте. Под замком. И только так, две тысячи лет подряд.
Уже сменилось три крепости над ней, а нынешняя состарилась до каменной пыли, но под горой все оставалось так, как прежде.
Подземелье закрывалось на строгую решетку из гномьей стали с искусно выполненной Формацией Орднунга. Ее установили значительно позже, ведь во времена строительства древние люди не знали ни об этом металле, ни о стали вообще.
Хрода осталась снаружи - прислуге внутрь было нельзя, за исключением Смотрителя Крипты, старика Гюнтера, который там убирался в четвертый день каждой седмицы.
Зато Кальтенбергам, даже самым маленьким, и даже женщинам, альтграф всегда отдавал ключ без вопросов.
Считалось, что каждый в роду имеет право спуститься вниз, спросить у предков совета или стойкости да сил.
В конце концов, это было уединенное, невероятно тихое место, где даже Анхельм смягчался, становился задумчив и трепетал от благоговения. Как и сейчас - он очень, очень аккуратно запер решетку за ними и начал бесшумный спуск вниз по винтовой лестнице.
Здесь нельзя было шуметь.
Нельзя было смеяться.
Нельзя было выказать и малейшего непочтения к предкам - они все видели, все слышали, следили и запоминали.
Отец уже не держал её, поняв, что Иделинда вовсе не сопротивляется. Да и в крипте он никогда не распускал руки, будто бы среди скелетов, лежавших на полках, это было неприлично. Ведь многие из них повернули свои наполированные Гюнтером черепа внутрь прохода, поневоле наблюдая, немочные закрыть пустые глазницы.
Родню хоронили по-разному. Для кого-то в стене вырывали альков, клали туда забальзамированное тело, замотанное в саван, и оставляли постепенно усыхать в течение десятилетий. Например, вот лежал дед Иделинды - Арнварт. Он располагался в главном проходе, что считалось почетным, ведь в свое время Арнварт был главой рода.
За две дюжины лет саван уже почти полностью истлел, обнажив почерневшую усохшую мумию с оскалившимся ртом и неприлично длинными ногтями на руках…
Кому-то везло больше и для него выделяли целый саркофагус в тесной крипте. Самым престижным был саркофагус с каким-либо изваянием на крышке, как, например, у Одальмунта. Правда, его захоронили в "дальнем углу" - на два яруса ниже, в отдельной пещерке, вырытой не так уж и давно по меркам крипты.
- Ты знаешь, - вдруг проговорил Анхельм, хромая меж своих предков под тяжелыми низкими каменными сводами. - Я всегда говорил, что хочу быть захороненным рядом с отцом, там, у входа. Но в простом открытом алькове с лаконичной надписью.
Да, он всегда это говорил.
- Потому что за свои поятьдесят лет я не сделал ничего великого. Кальтенберги остались на том месте, где стояли. Не шагнули дальше. Я не заслужил чего-то большего.
И это он тоже говорил.
- Но гордыня меня умоляла лечь хотя бы рядом с Арнвартом. Будто это облагородило б меня в глазах предков. Наивно.
Чем глубже они спускались, тем гуще становился затхлый воздух. Не спасали и духовые ходы, прорытые к склонам Холодной Горы. Здесь было трудно лишь находиться, не то что слушать бредни старого альтграфа…
- Смотри. Это Зигиштайн.
Он привел ее не туда! Старое ответвление, где в отдельной, весьма просторной пещерке стоял саркофагус Зигиштайна, один из лучших в Кальтенбергбургской Крипте. Крышка была исполнена из редкого красного туфа и на ней каменщик исполнил весьма точную, если верить летописям, копию самого покойника - в кольчужном доспехе с лангшвертом в руках.
Его лицо казалось умиротворенным и даже слегка улыбавшимся. Он был зигериантом, как Дирк. Но ордманнское наследие и тогда, и сейчас давлело над Кальтенбергами - и рождали, и женили, и хоронили их по постулатам Бога Закона.
- Именно при нем наш род приобрел титул альтграфов. Графство расширилось и разбогатело. Но Зигиштайна не расположили у главного прохода, а отрыли для него отдельный свод. И лавки даже вытесали. Я в детстве любил здесь сидеть ночью со свечой и читать летописи о великих войнах.
Кажется, Иделинда еще никогда не видела отца настолько сентиментальным. Он улыбался, вспоминая прошлое, его глаза словно светились в этой мгле. Анхельм говорил очень тихо, почти шепотом, вкрадчиво, будто сказку читал маленькой Линдхен.
- Дочь, поклянись мне, что если ты станешь герцогиней, то не дашь Дитриху смалодушничать. Что вынудишь его выкопать для меня такой же свод. И саркофагус. С моим лицом.
Он смотрел на нее очень серьезно. Для старого ордманна это были совсем не шутки.
- Поклянись жизнью своего первенца. Я прошу тебя.