Волк
Киор убил гауптманна.
Они все смотрели на него, не понимая. Воины, настолько привыкшие к бойне, к смертям, к трупам, не понимали Волка.
Убил? Капитана? Зачем?..
А ведь правда убил. Не хотел, просто ломал его лицо кулаком. Удар за ударом. Жесткие кости под мягким месивом из кожи и мяса...
Все в крови.
Зачем, Киор? Кто ты?
Ланца подбежала, оттолкнула его. Проверила дыхание, послушала сердце... действительно, убил. Посмотрела на хольда с ненавистью, чуть ли не набросилась, но... испугалась.
Его, Киора испугалась.
Кто-то разорвал шею гауптманна. Зубами? И этот привкус. И кусочки во рту... кусочки плоти.
Убил, да, убил.
Они молчали все - а что им говорить? Бой на кулаках, зачем насмерть-то? Орк чтоль?
Теперь уже Бекка подскочила. Целовала его, обнимала. Трогала лицо, а оно болело, избитое... Гладила уши, дышала на щеку, говорила что-то.
И нисколечки не обращала внимания на Густава.
А Волку же ведь хотелось ему что-то сказать после победы, да? А что теперь говорить? Он же мертв - он не услышит.
- Валил бы ты отсюда со своей шлюхой, - решила родная рота.
Мгновения назад они поддерживали его, когда Киор получал снова удары, когда опять упал, когда зарычал и опрокинул старика навзничь...
Да не старика, мужика. Молод он еще был, если по-хорошему.
А теперь они его прогоняли. Орки бы его поздравили и приняли за нового капитана, но ландскнехты жили по другим правилам.
- Киор, пойдем, пойдем, милый! - тревожно шептала на ухо Бекка.
- Больше боев не будет, ублюдок, - твердо сказала гауптманша. Ее слова пылали злобой и укором. - Либо ты бежишь отсюда, либо мы тебя зарубим. За нашего брата.
- Эрида, а... Мельта не поможет? - спросил кто-то.
Ланца печально посмотрела на некрасиво лежащего Густава и покачала головой.
- Мельта возненавидела их обоих.
Ольфрик
Эльфийка была волшебна. Как она изгибилась, как звучала, как дрожала, а затем делала такой вдох... Такой вдох, от которого в Ольфрике вскипало желание жарким пламенем.
Как жаль, что нельзя было ее объять целиком. Поглотить. Вобрать все это совершенство, наполнить грудь этим запахом и никогда, никогда не выдыхать.
Она оказалась с ним лицом к лицу. Взгляд - опьяненный, потворствующий, жаждущий, любящий, горящий... Ее ноги обхватили его бедра. Она первая впилась поцелуем сквозь маску. Жарким, безумным, окончательно гово...
Вдруг чужая рукая схватила Ольфрика за горло. Сдавила слегка кадык, не давая вырваться. Коготочки неприятно впились в мокрую кожу - она забралась под капюшон.
Сзади прильнуло теплое стройное женское тело, а вторая ее рука поймала следопыта... внизу. И остановила его уверенной, твердой хваткой.
Послышался медленный, неторопливый цокот языком. Она прижалась щекой к шее мужчины.
- Это моё.
Моё - одно слово, но произнесенное так, что сразу все стало понятно. Нет, без агрессии, без недовольства, без ярости. Но тон говорил о том, что шевельнись Палач еще в направлении Мученицы, и его здесь разорвут на части. Потому что это чужое.
- Нет, мне понравилось... Но я хочу внести свои поправки.
Ее два последних пальца, оказавшиеся ниже всех, схватили Ольфрика так, что могли в любой момент причинить много боли. Вырываться из объятий не хотелось, рука Королевы словно бы обещала все эти неприятные ощущения, слегка поигрывая пальчиками. Отчего и так становилось... уязвимо. Но и волнительно в то же время.
Мученица же, с удивлением глядя на них, изящно встала на землю. Однако она продолжала оставаться... близкой. Настолько близкой, что тело Ольфрика невольно тянулось вперед, но рука Мельнанет все так же твердо удерживала его от этого.
Хотя и не отводила далеко...
Оставляла желаемое столь доступным, но запретным. Этот странный жар внутри, он полыхал все настойчивее - руки стискивали Мученицу сильнее, Палач жался ближе, но не мог. Не мог сопротивляться ни себе, ни Королеве. Разум помутило, она дышала в самое ухо, шепча свою волю:
- Ох, как я люблю это удерживаемое желание! Этого пса, запертого в клетке! Ммм!.. Дыши, Палач, дыши, это наслаждение - слышать, как ты дышишь и жаждешь. И жаждешь ее... Но я ее тебе не отдам! Ммм! Ох, Мьелит! Я понимаю, как ты ее хочешь, бой твоего сердца отдается в моих руках!
Она стиснула гортань чуть сильнее, вынуждая застывшего Ольфрика слегка хрипеть при вдохе. Чуть отпустила - Палач вдохнул полной грудью. Чуть сжала - и выдохнуть не смог.
- Но нет. Не отдам. Нет-нет, не дергайся.
Мельнанет прикусила его ухо сквозь мокрый капюшон, но не сильно. Слегка больно. Самую чуть. Будто попробовала, будто он был каким-нибудь запеченным поросенком.
- Ммм... Ты такой вкусный. Я хочу, чтобы ты взял ее. Но! Ты мне отдашь свой Танец, Палач. И я не буду строить интриги - суть Танца проста. Ты уже догадываешься, что это...
Такой игривый голос. Такой мягкий, чарующий, но сильный. Ее хватка не ослабевала ни на мгновение. Она прижала Ольфрика к себе, обняла покрепче, прильнула, как к какой-нибудь большой и послушной собаке.
- Горячий, словно этот дождь. Но весь огонь - внутри, спрятан, заперт, закрыт. Ммм! Какой ты мрачный. Суровый. И ласковый. Я хочу, чтобы ты был моим. Ты понимаешь? Моим. С этого мгновения. Будешь хорошеньким... И я дам тебе ее.
Неожиданно Королева подалась вперед, слегка убирая руку снизу, позволяя, и Ольфрик прижался к Мученице, отчего та с усладой вздохнула. А затем Мельнанет отодвинулась назад, возвращая и следопыта - Ливинн вздохнула снова.
Но на этом все. Снова пытка неисполнимым желанием.
- Танец закончится в любой момент. Когда ты захочешь прекратить. Ты будешь свободен... но тебе придется уйти от нас, - последнюю фразу она добавила с толикой грусти в голосе.
- Зачем это все, если оно не приносит удовольствия, да?
Тем временем, освободившиеся руки Мученицы забрались к Ольфрику под рубаху, делая невыносимой попытку отказаться.