Небольшая горная речушка размеренно катила свои воды вдоль плавно петляющего сквозь пологий травянистый склон русла. Где-то в вышине, у скрывающего пик ледника эта речушка начиналась гордым и бурливым потоком, но, спускаясь к подножию, она смиряла свою прыть вслед за понижавшимся уклоном. А дальше, на равнине, мирно протекая среди заливных лугов, горная бунтарка вливала свои воды в широкий и величественный поток, уходящий далеко за горизонт, в Море Раздора.
Мученица болтала так непринужденно, словно не было ни этого дождя, ни колодок. Ольфрику вдруг стало интересно, действительно ли опасается она недовольства Королевы из-за ненадлежащего исполнения наказания, или это было лишь лукавое кокетство.
- Разве не должны мы в эту ночь делать то, чего хотим? - улыбнулся охотник в ответ. "Я, вот, трахнуть тебя хочу" - добавил он мысленно.
А пленница продолжала щебетать, словно пыталась заболтать собеседника. Словно хотела укрыть за этим потоком слов нечто важное. Её голос согревал, расслаблял, звучал в голове нежной мелодией...
Теперь уже Ольфрик не сомневался, что не с одной только бренны его так размазало. Было что-то ещё, и ощущение ледяного покоя, дарованное мудрым богом, с этим сопротивлялось. Следопыт прервал речь эльфийки лёгким и быстрым поцелуем. Со стороны это могло показаться неожиданным, но после всех тех зовущих жестов и откровенных намёков, что осуществляла девица, события должны были бы зайти уже намного глубже дальше. Желание первым поцелуем проверить ответную реакцию быстро было отвергнуто: последовал второй, куда более жадный. Охотник с наслаждением запустил пятерню в мягкие девичьи волосы, легонько придерживая звтылок, а потом так же внезапно оторвался, встал и обошёл колодки, пропав из поля зрения Мученицы.
В горах нарастал гул. Такой необычный для слуха жителей равнин, но такой пугающий для каждого, кто слышал его хоть раз. Отразившись от вершин, этот гул нагрянул на склоны, норовя броситься в долину. Утихнувшая было горная речушка тоже почувствовала надвигающуюся бурю. Помутнели её воды, раздалось русло, и вот на заливные луга обрушился ревущий поток сели. Потоки воды вперемешку с грязью и огромными кусками породы сметали всё на своём пути, добавляя к потоку всё новые и новые трофеи. Пастушья лачуга на ещё недавно зелёном склоне разлетелась мелкой щепкой, людская плоть смешивалась с вырванными из земли деревьями, привычный пейзаж менялся в считанные мгновения - таков был гнев гор, копившийся годами и, наконец, нашедший выход.
Палач стоял за спиной жертвы, беспомощной в своих колодках. Медленно, но неуклонно поползли вверх одеяло и подол её платья, обнажая стройные ноги, упругие бёдра и круглые ягодицы. На них-то и обрушился обжигающий шлепок грубой ладони - посильнее недавних шалостей с розгами, хоть и не оставалось болезненных красных полос. Пальцы следопыта были настойчивы, словно ищущие влагу корни, и не менее нахальны, ладонь властно сжала ягодицу, а по спине пленницы прокатилась горячее дыхание, сопровождаемое грохочущим, словно камнепад, рыком...
Он и не думал сдаваться. Он ведь не сдавался никогда и никому: ни оркам, ни бандитам, ни, даже, мертвякам. Не сдастся и девке, как бы сладко она ни пела и как бы ни крутила задницей. Он чувствовал борьбу, чувствовал, как частичка его бога противится этой липкой теплоте. И он не мог опустить руки, пока сам Йорд боролся за него. Он должен был лишь помочь ему. Они должны были помочь друг другу.
Ольфрик не знал, правильно ли поступает, но отрекаться от своего покровителя точно не хотел. Он тянулся мыслями к Йорду, прося защитить его гневом терпеливого. А ещё, может быть, даже вопреки своей воли следопыт надеялся на помощь Огнерыка, покровителя его отца. Уж отец бы точно взял от этой ночи всё и остался бы самим собой.