Для умелого воина, знающего наперед все атаки врага и то, о чем он сейчас думает, на что надеется, и верит ли в свою победу, многое становится ясным из того, как противник атакует. И сейчас Волк не сомневался, что хютеринг смирился со своей смертью и собирался умирать...
Двуручник сбил рихтера на колени, прорубив броню от наплечника почти до центра груди. Волк резко выдернул клинок. Хютеринг упал на руки, продолжая сжимать молот.
Он попытался вскочить, но второй незамедлительный удар по горбу припечатал его к полу. Живой человек давно бы умер от таких ран, но рихтер не сдавался! Он оттолкнулся от пола, бросив ненавидящий взгляд на Волка.
- Дер флюх...
Третий удар - по лицу. Труп откинуло назад, верхняя часть черепа улетела в дальний конец зала. Из открывшейся полости, где когда-то был мозг, посыпался черный прах.
- Дер ауф... ирен копф! - не унимался священник, вставая на колени и воздевая свой молот.
Четвертый удар - сапогом в челюсть. Остатки черепа, сорвавшись с переломанных позвонков, разбились о ближайшую колонну.
- Дер Хютер верфен...
Последние слова донеслись из ниоткуда. Словно их произнес дух давно умершего хютеринга, завершая сказанное, словно это его обезглавленное тело могло еще что-то прохрипеть. Волк на всякий случай раскурочил и его последним ударом, глубоко прорубив кирасу.
Больше мертвецов в этом зале не было. Светлячки, все еще боясь их встретить, аккуратно вернулись к центру зала, озаряя погром: догорающие мертвецы, черный пепел по всему полу, разбитые каменные крышки саркофагов, обломки костей, рассыпанных, словно черепки от горшков.
И бронзовая дверь, что вела дальше.
Крк-Миррритикити очень осторожно вошла в залу, с горечью оглядывая весь этот ужас...
- Ну... что? - тихо спросила она у остальных. - Идем даль...
И вдруг она с писком подскочила, словно ужаленная, и отпрыгнула аж на целую руту в сторону. Испуганный взгляд ее был устремлен на один из трупов, что не был сожжен, а лишь разрублен Волковым двуручником.
И труп этот, вроде как дважды умерший, начинал оживать вновь. Потихоньку, постепенно раскрошенные косточки принялись соединяться обратно. Черное засохшее сердце хрустнуло. Потом еще раз. А затем и вовсе завелось неровным ритмом...
Дырявый сгнивший рот раскрылся, бессмысленно хватая пообколотыми зубами воздух. Костлявая кисть с вибрацией засохших суставов сжалась в кулак. А потом разжалась и быстро нащупала рядом ржавый меч.
Но то был не единственный мертвец, зашевелившийся вновь. Вскоре и прочие принялись "оживать", собираясь в единое целое. Нечто заставляло их сердца забиться сызнова. Нечто не давало им, наконец, умереть.
Одновременно с этим Волк и Ольфрик почувствовали, как тяжело им дался минувший бой: один еле дышал из-за переломанных ребер и обожженного лица. Второй же истекал кровью из раны на спине, а от любого движения тело сводило болезненной судорогой.
Тара все еще стояла на ногах, видимо, благодаря наложенной повязке. Но сколько еще она сможет продержаться? Одна только Миралисса несмотря на рассеченную щеку и хороший удар в живот была полна сил, чтобы продолжать путь.
И белка.
- Ну тут два пути, - разумно рассудила Мирри.
Она быстро заглядывала каждому в глаза, пытаясь понять, кто куда хочет пойти. Или же пытаясь понять, куда хочет пойти она сама. Время поджимало, хютеринги обретали свои тела в считанные мгновения. Наконец, белка решилась:
- Я пойду дальше. Только я не смогу открыть эту дверь...
[Rammstein - Klavier]
Король задумчиво уставился на круг, посреди которого лежал. Затем он медленно поднялся, бряцая и скрипя доспехами, треща суставами.
- Это Осенние Боги. Боги Полей, - он указал на группу из четырех знаков, что находились слева от Гериона. - Зигерин, Хютер, Эрфольга и Крэй. Они всегда людей защищали. Напротив них есть Весенные Боги. Боги Леса. Им всегда самые дикие из людей, разбойники, ведьмы, и нечисть поклонялись. Гайстервальд есть Дух Леса, - мертвец указал на трилистье, недоверчиво прищурившись. - Непредсказуемый, безумный... бессмысленный. Дикий. Мы его поклонников за то часто судили, что они с природой творили. Они ее использовали, коверкали, портили.
Хютеринг поморщился, вспоминая увиденные, судя по всему, ужасы.
- Тир. Зверь, - он указал на изображение лука. - Ему настоящие безумцы поклонялись. Свирепые, словно медведи. Они в лесу разумом беднели - в шкурах ходили, кровью себя мазали, будто волки, рычали и выли. Порой они уже разговаривать не могли. Или же не хотели. Мы не знали, что от них ожидать - они же подобны зверям. В клетях держали. А рьяных казнили.
Инквизитор говорил суровым тоном, строгим, совсем лишившимся прошлых эмоций и красок.
- Виссенд, - теперь черный ноготь указывал на какого-то рогатого монстра. - Самый слабый из них. Но, возможно, самый опасный. Он демонические знания толковал. И хотя в других странах его привечали, в Махтфриде я ему свободы такой не дал. Нет, мы его поклонников не сжигали. Мы книги их бесовские сжигали.
Взгляд короля вдруг обрел некоторую жалостливость, горечь, пока он смотрел на знак Виссенда. Он жалел о потерянном знании?.. Но затем он перевел свой взор на последний из четырех знаков, напоминавший луну и россыпь звезд, и лицо его ожесточилось.
- И Бёзе. Мать Ведьм. Их в первую очередь мы искали. Ведьмы колдовство Бёзе творили, что много жизней простого люда забрало. Очень много. Тьма их уделом была. Они под звездами в ночи свое бёзе вершили, и лишь свет Хютера нам его разрушить позволял. Никто, кроме нас этого сделать не мог. Гроссенвальд есть их рук дело. И я... есть их рук дело.
Мертвец замолчал, сурово глядя на символ Богини, на борьбу с которой отдал свою жизнь. И смерть - тоже отдал. Мог ли он отказаться от своей идеи? Мог ли он признать свой труд напрасным?..
Поначалу нет. Но прошло с тех пор много сотен лет.
- Возможно... ты прав, Герион, - сказал он тихо. Его взгляд упал куда-то ему под ноги, на линии, начертанные по полу. - Что чудовище в Весеннего Бога верует, что простой человек. И дело, а не вера их различит. Преступника, свершившего преступление, надо казнить. Пускай... пускай они будут. Скавены мне про поклонников Виссенда рассказывали. Редко они сейчас зло чинят. А знания - не есть зло. Как не есть и добро. И звери, что когтями деревья скребут, и друиды, что ворожат над лесом, пускай... будут. Пускай. Но Бёзе. Доброй ведьмы я не встречал! Ведьмы, что порчу не наведет, я не встречал! Ведьмы, проклятьями на люд не сыплющей, я не встречал!
Король пришел в ярость, продолжая сверлить взглядом луну и звезды.
- Они все отобрали! Они мой род уничтожили! Ведьмы без черного сердца не может быть. Такого не бывало. И не будет! Они будь прокляты!
Кулаки его сжались, он устремил свой взор на Гериона, чуть ли не прожигая его своей ненавистью. Ненавистью, что не смогла затухнуть спустя столько лет.
- Я не забуду! Я помню! И за каждое дело расплата свершена быть должна! Бёзе навеки преступлениями свою душу запятнала. Грехи, ее детьми свершенные, костьми детей в земле лежать остались! Я их хоронил, Герион! Они развлекались. Они разное пробовали. Им интересно было, эльф, ты меня слышишь?! Интересно! Смерти сотен! Любопытно! Да хоть еще тысячу лет мне здесь пролежать, но я их грехи не забуду. Бёзе нельзя простить! Ведьмы зло творили. Ведьмы зло творят. И творить будут. Как я им позволить быть могу?!
Король замолчал, грозно глядя на Гериона, будто тот теперь должен был ответить за все преступления людей. И гнев инквизитора был страшен - казалось, даже маленькое Хютерово светило померкло, на фоне этого огня, воспылавшего в пустых глазницах.
И эльф чувствовал, что древнему хютерингу ничего не стоит осудить его на казнь прямо здесь и сейчас, как он это делал на протяжении веков.