- Хорошо, - ответил мертвец после некоторого раздумия. - Но тогда и ты мне услугу сделай. Ты человек честный, я знаю. Айн тройер зольдат. Я тебе доверяю. По своей справедливости и рассуди.
Старец умолк, чтобы снова, словно перебарывая себя, втянуть в грудь затхлый воздух склепа.
Но, вдохнув, он замолчал, устремив взор пустых глазниц на потолочные своды, будто бы задумался о своем. Или попытался вспомнить...
- Я всю нечисть, нежить и нелюдь в своей стране поклялся уничтожить. Пока жив поклялся уничтожать. И я свою клятву Хютеру отнес. И я войну начал. Я сам их искал. Находил. И сжигал. На кострах сжигал - дымом солнце закрывало. Я знал, что верное дело творю. Я... в это верил.
Он говорил медленно, тщательно обдумывая каждую фразу. И это было не просто незнание орочьего языка, но и... придание важности своим словам. Он старался говорить правду, какой она была.
- Хютер с неба видел - я своих сил не жалел. Никогда. Я тогда на плаху свою шею положил. С самого начала положил. И своей смерти я смиренно ждал. Потому что такова цена, я знал. А моя жизнь значима была, тройер зольдат. Я своей страны был королем. И свою страну я на уничтожение зла направил. Я тяжелые и великие решения принимал, зольдат. То не есть хвастовство, то правда. Я много крови пролил. Я был палач.
Мертвец стиснул почерневшие за эти сотни лет зубы. Лишенные кожи, сухие, темно-бурые желваки напряглись, но старец все же продолжал, стараясь не показывать своих чувств:
- Такое можно лишь в великой вере совершить, зольдат. И я верил, - брови покойника с еле слышным треском нахмурились. - Я верил, когда они горели. Я верил, когда они рыдали. Я верил, когда они меня страшными чарами кляли. Каждая ведьма меня кляла. И я чувствовал, как на меня зло... ложится. Оно при мне оставалось, тройер зольдат. И я его дальше нес. Я годами это нес. Терпел. И страдал.
Тон покойника из строго и сурового постепенно, с каждым словом становился все более и более трагичным. Он рассказывал о своем тысячелетнем горе, а не о ненависти к врагам.
- Но одна ведьма самое страшное проклятие на меня наложила. Она смерти мне не пожелала. И болезнь она на меня не наслала. Она мне пообещала, что я не умру... Она тогда смеялась. А я ее не понял. Зольдат, я и не пытался их понять. Никогда.
Разглядывая доспехи мертвеца, Герион, скованный его рассказом и собственной раной, заметил некоторую странность на правой ноге. Здесь латы были сильно заужены, а саббатон - укорочен. И если поначалу эльфу это показалось вполне естественным для столь древнего трупа, что давно должен был развалиться на части и потерять свою броню, то теперь Тилуриэль понял, что таковым доспех был сделан еще при жизни. По сути правой ноги и не было, это был костыль.
- Проклятия в конечном счете меня доканали. Я погиб. Но не умер. Я не умер, Герион. Мое сердце остановилось. Я перестал дышать. Я, словно труп, стал гнить. Но я продолжал ходить и видеть, пускай и глаз моих уже нет. Я понял, что среди живых не могу остаться. Я сам этот склеп вместе со своими братьями построил. Их та же участь ждала. И мы сами сюда вошли. И сами в свои гробы легли... И десятки лет лежали. Они уснули, а я - нет. Я не могу спать. Я все еще жив и клятву должен исполнять. Моей страны больше нет. Мой народ вымирает. Но я свое дело должен продолжать. Я много раз из склепа выходил ведьм убивать. Веками страх я на Гроссенвальд наводил. Я братьев будил, и мы святой суд чинили. Мы снова убивали. Мы снова их не слушали, мы снова во имя Хютера жгли. Потому что клятвы никуда не деваются. Они, пока ты жив, живут. А я не умер, Герион.
Мертвец уже потерял свое прежнее спокойствие. Взгляд его метался по потолку, руки то сжимались в кулаки, то хватались за нагрудник или скрябали фреску на полу.
Наконец, инквизитор замер, закрыв лицо ладнями, поверх которых тянулись оголенные белесые жилы.
- Но они все еще здесь. На место старых новые приходят. И они не рыдают. О пощаде не молят. И проклятьями мне в лицо не плюются. Они надо мной смеются. В полный голос своим безумным голосом хохочут. И говорят, что я самого себя должен сжечь. Ведь теперь это я - нежить... нечисть... нелюдь. И это есть правда. Я ходячий мертвец.
Неожиданно, убрав руки с лица, хютеринг посмотрел эльфу прямо в глаза. И во взгляде его, пускай и обезображенном, читались немыслимые для смертного тоска и горечь.
- Как же так вышло, Герион, что сын Хютера его врагом стал? Где я оступился? Где я его предал? Где я соблазну и пороку поддался? В чем мой грех?..
Но король все-таки взял себя в руки и успокоился через мгновение.
- Конечно, тройер зольдат, ты всей моей истории не знаешь. Но мой вопрос и не о том.
Приподнявшись с неприятным хрустом и скрипом доспехов, хютеринг оперся на локоть и обратил внимание на рисунок на полу.
- Годами я на него смотрел, пытаясь понять. Верно ли я делал, что с ними боролся? - перст его с длинным черным ногтем указал на противоположную от Хютерова солнца сторону, где были изображены рогатый монстр, трилистье, лук и нечто, напоминающее луну и звездное небо.
- Может, я был с их существованием должен смириться? Может, они есть часть Этого Мира? Неотъемлемая, естественная... - хютеринг не смог сходу сказать следующее слово. Он поморщился. - Возможная. Ведь я теперь есть такая же часть Этого Мира, как и они. Я возможен. И Хютер мне здесь позволяет быть. Значит, я приемлем. Как и они.
С некоторым страхом или даже ужасом мертвец смотрел на вражескую сторону круга, понимая, что он сейчас ближе к нему, чем к тому, где было начертано солнце. Он вопрошающе посмотрел на эльфа.
- Так по справедливости меня рассуди, Герион. Если они право на существование под солнцем имеют, то разве они нечисть или нелюдь? Получается, они - кто-то... другой. Как скавены. Как вы, эльфы. Они отсутствием света не снабжены. Они свой свет содержат. Пускай и отличный от нашего. Значит, моя клятва исполнена? Ведь я больше нечисть, нелюдь и нежить не вижу. Я вижу прочих и равных. И ныне моя мысль такова.
Взгляд короля-хютеринга был пронзителен, но растерян.
- Или же это есть мои бредни? Или же это я за тысячу лет с ума сошел? И как от клятвы избавиться выдумал. Ловкий ход, чтобы наконец умереть. Достойный гнили, которой я стал... Так что ты скажешь, Герион? Их иначе увидев, я себя предал? Или же правду осознал?..