Стоило только прозвучать первой полной раздражения и агрессии реплики Тодда, как все, притихшие было, инстинкты Мордекая снова были тут как тут. Снова спрессованная в твердый комок где-то в груди готовность убивать. Снова бегающий в поисках цели взгляд. Снова напряженные до ломоты пальцы правой руки. Все, вроде бы, по новому кругу, но что-то все же было иным. Сделав шаг в сторону так, чтобы между ним и аколитами, как бы невзначай, оказался керамитовый прямоугольник штурмового щита, он бросил короткий взгляд на остальных членов отряда. Выбранный экзекутором тон был лучшим маркером для всех арбитров, и, судя по их поведению и тому, что чувствовал сам “Призрак”, на этот раз все было куда серьезнее определения командной вертикали. Гораздо серьезнее.
На первый взгляд было не очевидно, чем вызван обрушившийся на псайкера гнев Тодда, но даже первые обрывочные обвинения заставили подступить к горлу Мордекая тошноту, которая на этот раз абсолютно точно не имела никакого отношения к местному воздуху. Волна за волной холодящий ужас, пробирающее до дрожи отвращение и, наконец, всепожирающая ненависть прокатились по его сознанию, смывая следы любых других эмоций и установок, и, разбиваясь о ментальные бастионы выучки и самоконтроля. Воротило даже от попытки просто представить произошедшее. Проклятое варпово отродье в твоей собственной голове. Внутри тебя. Там, где живет все то, что ты считаешь самим собой. Там, где обитает то, что церковь называет душой. “Призрак” мало чего боялся и редко пасовал перед препятствиями и опасностями, но сейчас он был почти что готов пасть на колени и возносить благодарственные молитвы за то, что испытание выпало на долю Северуса. И еще, он вдруг предельно ясно понял, что сам бы, наверное, не сдержался. Полезь эта тварь в его мозг, он, вероятно, не выдержал бы и всадил в нее заряд дроби. А потом еще один. И еще.
Сам проклятый колдун в своей выходке ничего предосудительного не видел, и, к тому же, смел огрызаться, будучи уверен в том, что надежно защищен от закона могуществом своего хозяина. Понимая, что, если так продолжится и дальше, могут не выдержать даже стальные нервы экзекутора, Мордекай сжал правую руку в кулак, дабы снять напряжение с пальцев и кинул быстрый взгляд на стоящих к нему ближе всего аколитов. Какими бы ни были приказы судьи Колбенца, если конфликт перерастет в прямое боестолкновение, и слуги инквизитора с оружием в руках вступятся за своего товарища, их всех придется “нейтрализовать”. Убить, вероятнее всего. Надо только решить, с кого начать. Стилихон, – решил “Призрак” после полусекундного размышления. Если что, первым он застрелит Стилихона из-за его огнемета. Потом священника. Потом по ситуации. Даже обдумывать потенциальное убийство каких-никаких, но все же союзников, было, откровенно говоря, неприятно, но лучше уж трибунал и расстрел, чем смерть от рук того же трижды-проклятого Декстера.
– Укрепи разум наш и выдержку нашу, Владыка, – беззвучно, одними только губами прошептал Мордекай.
И то ли Император действительно услышал его молитву, то ли судьба решила, наконец, что хватит на сегодня усложнений, но ни выстрелов, ни какого-либо проявления колдовских сил за словами не последовало. Зато последовала передача письма, распределение обязанностей, приятно удивившее арбитра своей разумностью, и жирная “точка с запятой”, поставленная в готовой разгореться дискуссии их новоявленным командиром. Произнесенная Дрейком речь оказалась четкой и лишенной лишнего пафоса или выражения превосходства, и, хотя надо было еще дождаться реакций экзекутора и псайкера, Мордекай был почти уверен в том, что конфликт, пусть и на время, но исчерпан. Что же, слава Императору. Может быть, им все же удастся сегодня сделать хоть что-то полезное.