На всем протяжении их недолгого совместного пути Декстер хранил отстраненное молчание. Облаченный в панцирную броню псайкер, опирающийся на внушительных размеров топор - это зрелище само по себе не способствовало словоохотливости, по крайней мере в пределах прямой видимости от помянутого зрелища. Впрочем, никто из невольных союзников особо не настаивал на разговоре. И арбитры, и аколиты, представляли собой довольно плотные группы, чья обособленность лишь укреплялась наличием конкурентов на расстоянии вытянутой руки. По крайней мере, арбитры вполне могли рассматривать слуг Инквизиции именно так.
Что касается Декстера, то он вообще не видел в союзниках людей. Нет, он прекрасно понимал, что за каждым из глухих шлемов есть вполне живое, подвижное лицо, за которым прячется мозг со своими особенностями... Но ему не было дела до них. В черных панцирях арбитров он видел лишь ожившие функции - наверное, именно так жрецы Бога-Машины смотрят на своих сервиторов.
Когда они проходили через кордон арбитров, Декстер не испытал ни малейшего неудобства - для него было само собой разумеющимся, что они идут, де-факто, под прицелами тяжелых болтеров. Он прекрасно понимал, что даже дары Императора могут не спасти его, если по ним откроют внезапный огонь. Но он был орудием Его и на уровне эмоций не воспринимал угрозы от тех, кто разделял его веру. Хотя и понимал разумом, что скверна может угнездиться даже в самом неприступном разуме.
По приезду на место возникла заминка с выходом. Обе стороны словно выжидали, кто будет достаточно храбр, чтобы первым подать команду - и, соответственно, претендовать на лидерство в отряде. Декстер, в свою очередь, быть таким не желал. Псайкер чувствовал, что его время действовать еще не пришло. А брать управление остальными... это не путь живого оружия. Поэтому он спокойно дождался, когда один, затем второй аколит повели всех на выход, и вышел следом за всеми, держа топор одной рукой возле обуха. Противогазом псайкер пренебрег, и, как выяснилось, зря.
Едва в его ноздри проник отравленный воздух подулья, как нервная система подвела его. Повинуясь низменным рефлексам, она заставила его желудок сокращаться в попытках исторгнуть из себя то, что мозг расценил как отраву. Едва успев развернуться лицом к бронетранспортеру и прижаться лбом к его холодному борту, Декстеру пришлось пережить несколько минут борьбы с самим собой. Лишь титаническими усилиями воли псайкер удерживал себя от того, чтобы согнуться пополам и забрызгать собственные сапоги остатками простого завтрака. Однако предательский желудок продолжал сокращаться, против воли отправляя в рот псайкеру частицы переваренной пищи. Которые он с мрачной решимостью сглатывал обратно.
Когда, наконец, желудок псайкера успокоился, и он смог повернуться к остальным, его глотка горела огнем. Сняв с пояса фляжку с простой водой, Декстер крутанул крышку, на несколько секунд припал к горлышку и завернул ее обратно. В этот момент перед его глазами развернулась сцена с участием предводителя Арбитрес, его массивного дробовика, аколита Илая и вусмерть перепуганного лейтенанта лансельеров. Механическим движением убрав фляжку обратно на пояс, Декстер отчаянно соображал. Слова бывшего офицера Имперского Флота ему очень не понравились - раскрывать перед недостойными свою принадлежность к Священной Имперской Инквизиции он почитал грехом. Но вот слова предводителя арбитров... в них слышался даже не вызов (в подобные тонкости Декстер не любил углубляться), но явная готовность саботировать работу Инквизиции, если она не будет соответствовать его ожиданиям. Нацелив взгляд на затылок арбитра, Декстер перехватил топор поудобнее. Ему ничего не стоило усилием мысли заставить его голову лопнуть, словно яйцо в микроволновой печи. Но вместо этого арбитр услышал голос в голове...