Трехречье. Восток.
…С хряском, макуаитль вошел в живую плоть. Проломленная голова повисла на ослабевшей шее, - рыхлым, похожим на большую безвольную куклу телом занялись свиньи.
Новый хранитель Священного Меча был в ярости – собственноручно он убил сотню самых неудачливых воинов, сломав два искуснейших макуаитля.
- Аррррр!
Новости с фронта не могли порадовать. Поражение. Горький позор. Лесные пожары и большое отступление впервые за двести лет.
Что еще не могло порадовать молодого правителя, так это то, что священный Тань Чень он нашел чудом! Нашел брошенным в грязи во время большого отступления, когда перепуганные насмерть телохранители клана Ран Каган, оставили своего господина в беде. Неслыханный, отвратительный позор – несмываемый, бесчестный и…
Босая нога нового Хранителя со злостью принялась колотить дохлое тело безвольного куна. Разумеется, все опозорившиеся бойцы были обращены в рабов и лишены звания мужчин. За одним досталось и одной прожорливой, неповоротливой свинье – с визгом, несчастная хрюшка убежала под прикрытие корней.
Позже, уже придя в себя и напитавшись мудростью небесного Тан Ченя, - чудо-меча, который так приятно холодил руку, новый Хан понял, что он поторопился со смертями. Рены – существа простые и непритязательные. Честная и быстрая смерть от удара деревянными макуаитлем – слишком легкая для тех презренных трусов, которые посмели бросить Тань Чень в беде.
Царственной тяжестью давил на голову невиданный убор, созданный из тысяч люгерских перьев, - что ж, бить свиней и колотить трупы дело достойное презренного куна. Тань Чень же знает – всё и всегда служит на пользу делу. Проигрыш – это тоже победа…
Выгорали леса. Воздух пах золой и смертью, - множество свиней и их всадников приняли смерть в пламени, не успев спастись от невиданных, ползучих пожаров. Последние года выдались сухими и жестокими, ренский лес вспыхнул словно осиное гнездо брошенное в огонь. Дни и ночи воздух пах соленой гарью, паленой шерстью и жареным мясом. А когда, наконец, пожары отступили – рены сумели объедениться в подобие великой страны.
Разумеется – власть нового Тань Ченя как никогда крепка возле столицы. Людей пригнала друг к другу беда. В года огорчений – держаться друг возле друга легко
Однако. Если сунуть нос дальше, в более дикие края – младшие кланы вынашивают в сердцах мятежные мечты.
Не явился на праздник Большого Объединения престарелый Пан Чи, хитрый и сквернохарактерный старик, владелец приморских рощ. На редкость бошковитый и мерзопакостный рен. Не явились пред Ханом его дети, его солдаты и его рабы. Земля Пан Чи отказалась платить налог.
Второй мятежник, безмозглый, но крайне сильный вожак речного клана «Яростные убивцы кралобабых», развращенный жирдяй Ба Ву, передал через своего обреченного куна, довольно недружелюбное послание. Суть его сводилась к тому, что новому хану было предложено укусить себя за вуй. Воткнуть Тань Чень в собственную задницу и сдохнуть как последнему кастрированному куну от укуса собственной свиньи.
«Даже самая моя вонючая сопля не признает твою власть поганый выпердыш, не менее поганого Рен Кагана, клана кастрированных слабаков и вонючезадых трусов!»
…Говорят, несчастный кун, передавший слова своего господина слово в слово, умер от разрыва сердца как раз на фразе «вонючезадые трусы»
Вообще. Тяжелые неудачи преследовали нового хана и его ренов. Вспыхивали и подавлялись бесконечные восстания. Долгая жара опустившаяся на север Трехречья опустошила плодородные леса. Впервые над ренами навис призрак голода.
Дохли свиньи. Сражались между собой кланы.
Небольшим подспорьем стал лишь грабеж дракканисов и бхаратов – воровали свинячьи наездники всё до чего могли добраться их хваткие лапы: Воровали еду, рабов, женщин, коней.
Деревни от злости предавали огню, бхаратским кобылам ломали ноги, проклятым люггерам отрезали крылья, пойманным случайно панийцам острым камнем прорезали улыбку на лице.
К концу века, словно бы сжалившись над своим несчастным народом, великий Укунь даровал ренским женщинам искусство смешить грязь и получать из нее посуду.
Ренская посуда – насмешка над любой другой посудой, но самих орков устраивала. Кривые кружки, пузатые кувшины и дырявые чайники активно начали использовать на чайных церемониях.
Казалось бы, что это такое – церемония чая? Безделица да и только! Но именно за такими неспешными беседами улаживались споры враждующих кланов, а лояльные правители, приносили клятвы верности своему Хану.
В седьмом веке, невиданная жара обрушилась на Трехречье!
Вместо многослойной одежды панийцы в этом веке переоделись в легкие туники, впервые помянув могучий Ледник как своего друга. Впрочем, другом ледник не был. Вместо пронзительных ветров и долгих зим, проклятый ледник в седьмом веке наслал на людей потоп: Великое озеро Гондирай вышло из берегов, подтопив тлуга и деревни.
Чтобы укротить стихию, панийцы очень быстро освоили лодки, поразившись тому – как долго они могли обходиться без этого чудесного изобретения? Озеро Гондирай богато рыбой и разнообразными водными животными, полезными в быту растениями и красивыми камнями. А уж далекое море, так и вовсе неслыханные сокровища таит! Неслыханные перспективы и возможности…
Впрочем, над панийским морем в седьмом веке навис грозный рок.
Отношения с бхаратами совсем разладились, все обособленней становился панийский анклав. В иные годы, когда прибывали бхараты в дикости, панийцы спокойно ходили через их землю поддерживая связь столицы с отрезанной окраиной. В седьмом же веке, бхаратты стали для панийцев скорее врагами, нежели союзниками.
Анклав обособился. Упадок надежно обосновался в приморских землях. Прервался доходный торговый путь хлопком.
В годы ренских нападений когда орки и их свиньи выходили из лесов чтобы грабить бхаратов, панийцы могли приходить к морю, и даже пытались вести торг с иными чудными расами. Но стоило только ренским набегам ослабеть – как бхараты четко и злобно давали панийцам понять – они лишние на бхаратской земле.
Там где ненависть – стычки и пожары, насилие да липкая, льющаяся без меры красная кровь. Все более жестокими становились бхаратские нападения. Все более изощренней становилась панийская месть. Замерла торговля. На смену купцам пришли арлекины – пришли чтобы грабить, жечь, пытать и уводить грабителей в игровые ямы.
В седьмом веке, просвещенная панийская республика как-то очень быстро оказалась в кольце дикарей, желающих отхапать наиболее лакомые ее части. Бхараты желали для себя хороших тканей. Рены желали и тканей и бхаратских лошадей. Сами же панийцы желали восстановить связь со своим отрезанным анклавом. Бармоглот понимал – море это жизнь, море это процветающая торговля, море это связь с иными странами. Ни за что нельзя его терять!
Бхараты же в седьмом веке о морях ничего не ведали и в соленую воду заходили лишь по пояс, чтобы окунувшись с головой, очиститься перед молитвой Дарунешу.
Вообше, бхараты в седьмом веке ощущали сгущавшиеся над головой тучи. Предчувствие грозы. Когда пахнет в воздухе солью, когда с гомоном порхают над черными волнами чайки, белыми искрами падая в океан. Когда пронзительный ветер норовит содрать кожу с костей, а долгожданного облегчения так и не наступает. Только блеснет над отрогами Вечных Гор сизая молния да на душе станет еще тяжелее.
В этом веке неунывающие бхараты строили Монумент Великого Объединения, исследовали лук и страдали от набегов вездесущих свинячьих наездников. Казалось бы, что могли взять рены у отсталых дикарей бхаратов? Но докучливые рены находили что воровать: угоняли коней, убивали пастухов, ради смеха перерезали маткам сухожилия, разоряли ничтожные бхаратские домишки и уводили рыдающих женщин и детей в вечное рабство.
Панийцы также добра не приносили. Все чаще в приграничье стали наведываться Арлекины. Твари эти, с размалеванными хамарями и жесткими улыбками на пресыщенных лицах, никогда не делали различий между настоящими ворами и невинными людьми. В плен забирали всех. Кого не забирали – того убивали. Вообще – панийцы оказались не такими кровожадными монстрами как рен с их свиньями, зато панийцы оказались методичными.
Рен появлялись эпизодически – словно прожорливая, трещащая саранча. Арлекины же приходили каждый год – приходили чтобы мстить за погромы своих ткачей и убивать невинных. Хуже арлекинов для бхаратов оказались только чеширы – свирепые эти котики подчинялись только панейцами, острыми коготками соскребая с белых бхаратских костей, вкусное алое мясо.
Все более отчаянные, все более жестокие сражения разыгрывались на востоке Трехречья. Все против всех. Каждый против каждого. К исходу века прекратилась всякая торговля между бхаратами, ренами и па. Все свелось к набегам, грабежам, карающим походам и яростным стычкам, в которых гибли и люди, и свиньи, и орки, и чеширы и бхараткие кони.