Север. Трехречье.
Полноводные реки севера, а люди зовут их красавицей Эстой и прекрасной Ортой, знают сотни легенд. Ленивые воды эти, текущие себе неторопливо и царственно сквозь дремучие леса и изобильные луга, видели много чудного. Чуднее же всего были племена иберов, прекратившие войны и решившие заняться земледелием! Теперь – иберы не просто собиратели и охотники, они создатели, они – земледельцы. У них есть упругая солома, а также зерно иберицы, которое можно вымолотить деревянной колотушкой и растереть на зернотерке. Самое же главное – у иберов появился кислый пьянящий напиток «ибериво», будоражащий кровь и сердце. Делали его из перекисших зерен иберицы, пили в неограниченных количествах и возбуждались словно тобосы по весне! Разумеется, не каждое племя иберов возжелало мира и не каждое племя обрадовалось новым открытиям. Кислое, бодрящее иберово лакали с удовольствием - но не забывали уточнять при этом - хорошо пиво, но никто из настоящих мужчин не станет уважать поганого слабака-земледельца!
Для возделывания иберицы прекрасно подошли плодородные луга, охраняемые двумя реками. Климат здесь теплый и мягкий, до трех урожаев в год можно собрать трудолюбивым людям! Увы, иберов трудолюбивыми не назовешь, а уж мирными и подавно. Лесные племена живущие по берегам Эсты не сумели постигнуть тонкую науку возделывания славной иберицы. Густые леса звонких деревьев не поддавались каменным топорам, не желали гореть в огне крепкие деревья. За каждый крошечный участок возделываемой земли, приходилось платить слишком тяжелыми усилиями. Племена лесных иберов позабыли земледелие и решили заняться тем, что у них получается лучше всего – грабежом и разбоем! Мирных земледельцев подвешивали на деревьях и сжигали в огне, поля же вытаптывали и грабили. Очень скоро оседлые земледельцы взмолились о помощи. Страдая от голода и вечного страха, «зеленые иберы» обратились к более сильным племенам, умоляя их защитить. Но. Ибер иберу, как это известно, лесной волк. Зубастый и жестокий.
Тяжелые вожди воцарились над мирными земледельцами. От восхода до восхода солнца, должен был гнуть спину несчастный пахарь, чтобы большую часть урожая отнимали у него более сильные воины. Покуда, гнет спину бедовый Эдвиг сын Эдвига, пьянствует и почесывает задницу Ларс-Охотник. С презрением глядит более сильный охотник на мирного земледельца, - случается и жену у него отнимет, случается, искалечит до полусмерти сыновей. Общины землепашцев стали опасаться своих могучих покровителей, все более жалким становилось положение «зеленых иберов».
«Лесные мураши должны знать свое место» - Так говорят воины. Они бьются с древними, тугодумными лесниками, отродищами Эсты, охотятся на люгеров и соревнуются в охоте на торосов. Они вроде бы и слушают своего вождя Андала, и вроде бы даже исправно посещают Андаалес для колдовских обрядов и традиционных жертвоприношений к деревянным тотемам. Но себя, сильнейшие из иберов, зелеными мурашами не считают, искренне презирая поганое искусство ковыряния в грязи.
…Он много путешествовал по зеленым землям люгеров, рассказывая правду. Большая часть лица у сказителя была изуродована, зубы выбиты, а нос съехал на бок. Дети с криком убегали завидев страшного старика. Ему было двадцать восемь, но разве это имело значение? Он помнил нашествие иберов, помнил как один из дикарей, опьянев от собственной ярости, сунул люгера лицом в костер. Безымянный Конь не помнил как он выжил. Синие крылья тряпками волочились по земле, - остался лишь старый вшивый бродяга и древнее отцовское имя, осталась слепая жажда мести и собственный язык, чтобы рассказать историю.
- Я помню, - рассказывал Конь, дрожащими пальцами пытаясь удержать сочный плод яблони. – Я помню как они пришли…опасные, грязные…Они связали детей веревками и уволокли в леса. Всех женщин собрали в одно место и принялись прямо там же…моя жена...тоже.
Люгер вздохнул. Издал горлом тяжелый, мучительный звук и продолжил далее:
- Потом, натешившись вдоволь, они принялись добивать раненых. Люди стонали и молили о пощаде…в тот день погибли все. Страшной смертью. Да…не так, как должны умирать люди. Я погиб тоже. А теперь Аликорн говорит нам, будто мы должны терпеть нападки этих варваров. Будто мы должны забыть наших несчастных мертвецов! Он говорит, будто это воля Селестии, будто наступил мир и иберы нас больше не тревожат. Но это неправда! Спросите жителей пограничья о призраках в ночи, спросите о страхе, спросите, почему они бегут без оглядки проклиная свою жизнь?
Люгер выпрямился, собираясь двигаться дальше.
- Спросите себя, кто вы? Мясо для презренных мясоедов или все-таки люди? Будут ли наши мертвецы отомщены…моя жена. Сын…Будут ли забыты словно конский навоз, или мы вспомним о своей чести? Люгеры могут сражаться! Подумайте об этом. Неужто Селестия хочет, чтобы мы напрасно умирали, просто, потому что лесные варвары хотят нас убивать!?
Во втором веке люгерские племена объеденились вокруг небесного посланца Аликорна, и первого постоянного стойбища Кантерлота. К несчастью, большинство людей очень скоро начали роптать. Воины надеялись, что вождь поведет их на кровавую сечу, грозный вождь позволит им отомстить и окрасить собственные великолепные крылья, кровью врага.
Аликорн же говорил о каком-то добре, о какой-то сказочной, недостижимой на этой земле жизни. Приграничным племенам живущим по соседству с иберами, было однако не до красивых историй - почти в каждой семье схоронили кого-нибудь из родных. Обесчещенные дочери и жены, угнанные в плен сыновья...Почти каждая семья страдала от нашествия лесных убийц. Лесные призраки убивали почти каждую ночь - алая кровь и белые перья, щедро украсили владения крылатых вегетарианцев.
Сердца люггеров понемногу наполнялись горькой жаждой мести. В народе нарастало озлобление против Аликорна и его странных приказов. Говорили даже, правда пока еще шепотом, будто проклятая лошадь летает слишком высоко и совсем не разбирается в делах людей…
На востоке Трехречья воцарилось странное затишье. Будто перед грозой, над заснеженными вершинами гор тяжелыми бурдюками застыли фиолетовые тучи. Затаились бхараты, отступили в тень великих гор извечные враги бхаратов, панийцы. Люди ожидали большой войны: Панийцы изготавливали оружие. Бхараты ждали большой мести. Пограничные стычки все чаще оборачивались злобными, но пока еще, короткими сражениями.
В одну из беззвездных ночей, панийцы организовали большой набег. Приказ Бармаглота казался лишь шуткой - разве можно не убивать бхаратов? Что же тогда делать вообще, спрашивается?
Удача улыбнулась панийцам – внезапно ужалив своего врага, па сумели отбить кусок своих древних территорий. Захваченных в плен бхаратов отпустили на свободу – сбросили с высокой скалы вблизь священного города Анна, если захотят – пусть летят себе на свободу.
Вожди бхараттов отправились на аудиенцию к Бхишме.
- Разве мы дети? Разве мы должны это терпеть годами? Разве наша богиня не является грозной царицей ночи? Поведи нас в бой, о великолепный вождь! Поведи нас, а иначе…! – Мудрый воин с трудом сумел удержать собственный язык.
Бхишма лишь человек. Кали посадила его на трон, Кали может и лишить его этого теплого, насиженного местечка…
Так складывались дела на востоке. На дальнем западе же, в оранжевом свете заходящего солнца, молились своему новому божеству племена фоу.
Был основан приморский город Безымянный, - фоу положили начало новой жизни и радовались каждому прожитому дню. Длинные, относительно спокойные ночи. Щедрые солнечные дни. Медиаторы наставляют народ на путь истинный! Благословен будь добрый Оверсир!
Иногда, правда, случались невзгоды. Всё чаще стали тревожить фоу незнакомые племена чернокожих тварей. Свирепые карлики нападали внезапно, убивали кучу людей, бесследно растворяясь в жирных сумерках.
На востоке народ начал шептаться о страшных племенах лесных демонов, изредка переправляющихся через Великую Реку. Высокие волосатые демоны захватывали людей в плен и уносили несчастных, вопящих пленников в неизвестность.
В неторопливые сердца фоу начал закрадываться страх. Легкий, кусачий, первый, настоящий. Страх…