В начале путешествия Ивар хотел гордо идти впереди, вместе с братом гордо встречая лицом порывы ветра с Хребта Мира. Но чем холоднее становился взгляд Севера, тем меньше решимости оставалось в сердце привыкшего пусть к суровой, но всё-таки городской жизни полуэльфа. Это толстокожим северянам было легче, а Ивар всё плотнее кутался в свою безразмерную куртку, в особо дикие ночи поддевая под низ запасную рубаху. Волосы слипались от мытарств многодневного пути, ежеутренние макания головой талую воду для котла лишь немного облегчали дорогу. Ноги по колено проваливались в снег, когда выпадала его очередь торить дорогу телегам.
Под конец, когда истошный визг ветра стал таким привычным, что вызывал не ненависть, а просто злобную усталость, Ивар уже плёлся в самом конце каравана, стараясь защититься от непогоды бортами повозки и проклиная почём зря бьющийся о бёдра меч. В иные дни он даже сбрасывал потяжелевшее оружие куда придётся, пытаясь просто Не Замёрзнуть До Смерти. Но по торжественному случаю прибытия в Брин-Шандер не пренебрёг ни кольчугой, ни мечом со щитом, покрытым вдоль каёмки изморозью.
Проклятый ветер! Не холод даже. Плотный мех и жёсткая кожа худо-бедно помогали спасаться от него. Ветер! Поднимающий липкие бураны и превращающий седловины в гулкие снежные котлы, заметающие сами себя. Этот ветер, от которого без боли нельзя было поднять взгляд вперёд. Ивар брёл, вспоминая истории об ослепших от блеска снегов путниках, до конца жизни видевших вокруг только белое. Истории сменяли детские легенды, когда шёпотом рассказывали о проклятом народе, жившем в Ледяной Дали и прогневившем ледяных богов Севера. Теперь ветер выл их голосами. Наверное, братишке и без всяких голосов приходилось тяжелее — ему-то по сану положено глядеть на солнце, а Ивар знай себе поднял роскошный воротник, нахлобучил шапку, и готов. Вместо лица — одна меховая маска. Но всё равно... так тяжело. Так далеко. Не оставалось даже сил подкалывать друг друга. Иногда Ивару хотелось расплакаться, сказать, не глядя брату в лицо, что он не справится и повернёт назад. Оставшиеся позади массивы Хребта не очень-то влияли на логику истерических мыслий. Но каким-то чудом Ивар держался, зло и весело скаля зубы на заботливые вопросы Ландера. Только несносный болтун-Фетчер ещё вызывал в Иваре хоть какую-то стабильную реакцию: мрачное, болезненное внимание к чужой беде. Что уж тут говорить, даже такому весельчаку как Мериадок в последнюю декаду не удавалось выдавить из Ивара нормальную улыбку. На привалах полукровка торопливо ел, почти давился, запивал еду свежайшим кипятком и шёл спать, укутавшись в, наверное, целый медвежий клан шкур.
Юноша не знал, что поход так сильно скажется на нём. Стуча зубами, он твердил себе, что справится. Должен справиться. И он справлялся. Утренний глоток бренди уже казался ему манной небесной: мерзкой на его, Ивара, эльфийский вкус; дерущей гортань; обжигающей, и такой желанной. Он невнятно пробурчал оледеневшими губами слова благодарности, путая лусканский диалект и вульгарный эльфийский. Потом неловко поднялся, запахнул куртку и двинулся в привычный хвост каравана. Дело было не в ценном грузе. Как обычно, Ивар хотел малодушно схитрить против ветра. Сегодня не его очередь возглавлять противоснежный авангард.
«Хорошо хоть горы позади. Кровать. В бездну твоих горячих девушек, Мерри. Кровать. Я хочу. Кровать».
Давно заученным жестом он отбросил лисий хвост своей шапки на бок, чтобы не мешал обзору.