Мырпа-лау был ленив, ленив и толст, оленя не мог нести его быстро. Его короткие ноги не бежали, его короткие руки не могли кинуть копьё. Но Мырпа-лау, стал Мырпа-банхы не в двадцать лет, а в четырнадцать, потому что уже тогда был лучшим воином и охотником стойбища.
Потому что хоть он и был ленив и толст, но коснулась его длань Сарлаана.
Потому что он придумал натягивать верёвку из оленьих кишок на согнутую палку, потому что его копья летали дальше всех и разили цель без промаха.
Может, правда, поэтому то он и стал ленив и толст?
— Это не снежная росомаха, — устало повторял Чолду-лау, — это псц, он в пять раз мягче и в два раза теплее, за эту шкуру я хочу десять рук наконечников для копий.
Синемордые (так их Чолду, конечно, нахывал только в мыслях, а то ведь и в лицо огнём дыхнуть могут!) разочарованно шипели, воротили морду от таинственного псц и уходили к другому гостю, приехавшему не с маленькой связкой белых шкурок, а привёзшему целый караван оленя, навьюченных тюками оленных же кож. Простых, дешёвых, и...
И так хочется себе хоть клочок чудесного белого меха!
Его купит, конечно, вождь и самой красивой невестой на празднике весны будет именно его дочь, а остальные будут завидовать. И на следующий год чудесный воротник с чудесным белым мехом захочет себе каждая. А через десять — уже не двое рисковых парней, поедут в гости к ящерам, а не меньше тридцати.