УБИЙЦА: Кошка милостива, пока не наиграется, господин доктор. Или пока сыта.
ДОКТОР: Не думаю. Сомневаюсь, что этому существу присуще милосердие, любезнейший.
УБИЙЦА: А вы не сомневайтесь – может и увидите… Отвлеките её или накормите - знаете, как это сделать.
Наглость Торичелли имела под собой определенные основания – несомненно фехтовальщиком он был более чем достойным, быть может разве что в лучшие, в молодые годы я смог бы выйти один на один, но явно не сейчас. Свои качества нахал продемонстрировал весьма наглядно – ушёл из – под отчаянного рывка Кеворрина, ткнул коллегу шпагой, и Эльстер упал…не поднялся.
Впрочем, это было не столь важно, потому что синьор Винченцо наконец-то уделил своё внимание мне, на сей раз дотянувшись ковырялкой до левой руки. Чирк – и по коже потекло что-то теплое - то, что рука, по всей видимости, хотя бы частично уцелела, можно было списать на «подвешенную защиту». Вцепившись зубами в шарф, чувствуя характерный вкус пропитавшийся пылью и потом ткани, проигнорировав очередную порчу шкурки, я увёл клинок вправо вниз, в низкую приму, надеясь цапнуть посланца за внутреннюю часть левой ноги, впрочем - напрасно, и следом с некоторой злостью отмахнулся горизонтальным рубящим из октавы и…поскользнулся.
Не то под подошву сапога попала кровь из пробитого бока, не то камень площади сам по себе был скользкий, но дистанция сократилась резче и быстрее, Торичелли только - только подтаскивал свой клинок к позиции, которая неромантично называлась «внешний полукрюк»…
Краски замерли, звуки умерли.
УБИЙЦА (вытирая нож): мне неприятно об этом говорить, синьор, но вы умираете.
ФЕХТОВАЛЬЩИК: молчит.
Хлестнуло по ушам липкими щупальцами Безымянного Шепота. Вгрызлись в виски настойчиво твердящие множество неразборчивых слов голоса.
Серое существо стремительно вскарабкалось на плечо Винченцо. Тонкая полусгнившая лапка с остатками черной шерсти коснулась щеки, тварь неторопливо спрыгнула на землю и поспешила уйти в темноту.
На коже посланца застыл ярко-алый отпечаток кошачьей лапы.
Лёд времени треснул, брызнул осколками. Жадно чавкнула сталь, прогрызая себе дорожку в человеческой плоти.
Торичелли со смесью недоумения и интереса смотрел на четырехгранный ромбический клинок, застывший в левом боку.
Налилась ярко-алым полоса на животе задиры, синьор попытался что-то сказать, но слова превратились в бульканье, и фехтовальщик, дернув головой, завалился назад на камни, выдрав рукоять палаша из моей руки.
Рот наполнился приторно-сладкой слюной – всё та же корица с сахаром. Верный признак того, что дурная кровь ощутила жертву.
« …Если она взяла след – отвлечь её можно лишь куском кровавого мяса».
Кошка не наигралась, но насытилась.
К горлу подступил жгучий, перченый комок.
С трудом поднялся с места Кеворрин, начал оглядываться по сторонам.
- Александр, вы живы? Обыщите этого проклятого дуэлянта и давайте уходить отсюда. Еще одной драки мы... я, по крайне мере, не переживу.
- Прогуливай уроки фехтования – почувствуй себя колбасой. Кровяной колбасой, - я содрал шарф с лица, сплюнул, уронил горечь вперемешку со сладостью на воротник изодранного камзола. – Попробую, если что – поднимете.
С зубовным скрежетом и рычанием кой - как опустился на одно колено рядом с покойным, зажав продранный бок оцарапанной рукой. Где тут на этом, с позволения сказать теле – бумаги? Вот будет потеха, если они безвозвратно испорчены… Клинок, клинок выдрать, не бросать же вещь, которая второй раз голову спасает. И как бы труп спрятать…