Пройденные лиги пути неторопливо ложились под копыта лошадей нашей скромной компании. Скачка была неспешной, настолько, что я даже успел немного подремать, благо, что погода и условия располагали – последний раз перед трактиром в деревушке Глухой Угол, спать, если, конечно, это можно было так назвать, мне довелось сидя на невысокой ветке дерева, привалившись спиной к стволу, завернувшись в плащ, под проливным дождём.
Река была не особо широка, переправилась на другой берег наша компания довольно быстро. Вновь – в сёдло, и снова – дремать.
«…Сад был небольшим, огороженным каменной стеной в два человеческих роста. Калитки, должные выводить на улицу были заперты и заколочены, плитки на дорожках – разбиты, кусты не стрижены. В полутьме дождливого вечера всё это принимало странные, неестественные очертания, пугая и будоража воображение.
Август вышел дурным, мерзким, отвратительным, и, несмотря на это, яблони, здесь, в городской черте, плодоносили. Сладкий аромат мешался с ароматами гнили, рвоты, мочи и смерти, с пеплом пожарищ и вонью палёного и разлагающегося человеческого мяса.
Тел в саду было немного, и лежали они в основном под деревьями. Усыпанные яблоками мертвецы, сервированные для последнего пира, который госпожа по имени Чума устроила своим слугам - падальщикам. Местные крысы не могли пропустить такое угощение, и собирались стаями похрустеть косточками покойников, нажираясь дармового мяса до отвала, настолько, что при звуке шагов им было лень разбегаться во все стороны, грызуны лишь лениво поднимали мордочки.
Яблони цвели, принося плоды – пищу, что давала возможность не погибнуть с голоду. Не все из тех, кто сумел забраться в сад, смог добраться до яблок, а несколько самых незадачливых индивидов, которых силы покинули в самый ответственный момент, так и остались болтаться в кроне вековых деревьев, зацепившись тряпьём - останками одёжек за густые ветки, словно бы неизвестный художник вздумал украсить зелёно – желтые в свете наступающей осени насаждения изломанными, вздутыми, скрюченными человеческими фигурками.
При моём приближении от ближайшего из стволов с трудом отделилась фигура, сделала пару шагов. Мелькнуло сморщенное, усеянное набухшими и раскрывшимися бубонами лицо.
- Яблоко, яблоко д-дай… - с трудом выговаривают окровавленные губы. - Ну чего…стоит…тебе… Дай…
Рука сама тянется к правому бедру, к рукояти палаша.
- Д-дай… - старик падает, но начинает ползти, судорожно хватаясь узловатыми пальцами за что придётся, переваливаясь через тела. – Д-дай…
Не жилец. Даже если всё вскрыть и вычистить – всё равно не жилец…
- Д-дай, - узловатые пальцы впиваются в край плаща…
- Д…ай, - просит, умоляет, выпрашивает искажённое, исковерканное лицо, за миг до того, как подавится сталью, захлёбнётся, забулькает кровью в распоротом горле, перестанет быть и существовать и окончательно перейдёт в разряд мертвецов, дважды мертвецов…»
Запах яблок.
Стряхнуть с себя, отогнать липкое, словно застывающая кровь, наваждение, разорвать дурную дрёму.
Запах цветущих яблочных садов.
Ненавижу его. Просто потому что смерть, наряду с "ароматами" человеческих выделений, пахнет яблоками. И не только ими. Церковным ладаном, дорогим вином, духами…
Хватит.
Я дернул плечами, словно бы сбрасывая с них груз, прищурился, глядя на появившиеся вдали стены, выглядывающие из-за них башни замка, раскинувшийся кругом пёстрый город.
Уже в городской толчее догнал Астор, остановившись на полкорпуса лошади позади леди, слушая, как женщина расспрашивает о гостинице для торгового люда. Молча кивнул, мысленно соглашаясь с ходом мыслей госпожи Гунлауг – действительно, торговцы – это подходящая нам категория людей. Много где бывают, много что видели и слышали, может, и что полезное расскажут.