Убивая, Регина зажмурилась.
Даже зажмурившись, Барреа видела перед собой лицо той, которую убивает, а спиной чувствовала осуждение тех, кому эта жертва Ястреба дорога.
Регина Барреа никогда раньше не убивала вот так, в упор, в лицо.
Ястреб выдохнула и открыла глаза, лицезреть труп оказалось легко, легче, чем находить под закрытыми веками живое лицо. Под закрытыми веками груз вины, здесь же, перед глазами — всего лишь тело, одно из тысячи подобных, Регину уже давно не тошнит и не воротит от вида мертвых тел.
У экипажа линкора теперь есть еще один веский повод действовать и вмешиваться, а Борман — идиот. Никогда не вынимай козыри раньше времени — об этом знает любой воришка.
Борману всего лишь нужно было сказать, что это женщина из Сопротивления (ведь Регина не знает в лицо всех), всего лишь не доставать козырь, не говорить о том, что девица — инструмент давления на линкор. Ему было бы достаточно промолчать.
Регина успела задуматься над тем, как ей теперь суметь незаметно вытащить цианид, но Борман оказался еще более глупым. Заложница Барреа оказалась не нужна ему. Борману оказался не нужен даже истерзанный, измученный Ястреб, признающий свою вину, встающий на колени перед императором на виду у всех (а ведь ее можно было бы заставить, любого можно заставить, там, где бессильны мотиваторы, есть боль и нейротоксины). Регина Барреа думала за двоих — вшитая в инстинкты привычка аферистки просчитывать ходы на десяток вперед, предугадывать, на какой позиции окажется каждая из фигур. Борман же... Борман оказался глупцом.
Поэтому когда император прицелился, ровно за секунду до выстрела, Регина Барреа засмеялась. Беззлобно и просто засмеялась — она смеялась человеческой глупости и величию трагедии человеческой жизни, где такие глупцы и пустышки неведомой силой оказываются наверху.
— Ты умрешь, зная, что дело всей твоей жизни полностью уничтожено...
Регина уже не слышала.
Она умрет, зная, что мертвая беловолосая женщина перед ней — последняя.
И смерть Ястреба — освобождение, жизнь тяжела.
Она сделала много ужасного.
И ей уже давно очень холодно.
Ей легко умирать.
Это даже не смелость, отвага или храбрость, нет. Это всего лишь выбор не пути, радость встретить завершение муки, радость избавления от боли. Способна ли жить рыба без хребта? Так и Регина Барреа кончилась там, где пляска смерти вокруг выломала хребет маленькой воровайке. Сопротивление заставляло Регину жить, необходимость жить Регине диктовала та самая птичка колибри, нарисованная тогда, впервые, по наитию, от злости...
Даже нет.
Эту птицу послал Бог — тогда и там, это Бог рисовал колибри руками Регины, теперь Барреа знает.