Этот день надолго врежется в память Михаила. Он, так не любивший шумные компании, отчасти потому, что не умел веселиться, отчасти потому, что, не являясь их полноправным членом, не мог привыкнуть к этому доверительно-бесшабашному отношению, он никогда не был на свадьбе, а та первая свадьба, которая ему попалась походила на похороны. Многие гости уже слышали эхо надвигающейся, как цунами, войны. Может ли так статься, что меньше чем через неделю вот эта красивая девушка, кажется Оля (Королёв, новый здесь человек, так ни с кем толком и не познакомился), овдовеет, что пуля маленькой свинцовой струйкой унесёт жизнь её наречённого? Михаил пытался не думать об этом, даже пытался шутить, но всё же оставался достаточно серьёзным для гостя, на "самом важном событии в жизни новобрачных". Тост от него не требовали и он тихо сидел в уголке, ковыряя вилкой какую-то закуску. "Вот она, - думал он, - новая жизнь, светлая. Эти люди, которые сейчас вокруг, увидятся ли они снова, или судьба раскидает их, как море раскидывает щепки поверженного судна, некогда бывшие одним целым? Все они - герои. Все они сражаться будут за правое дело, за тех, кто остался там, за их спинами. Они вернут мир"... А самое главное, о чём думал в тот вечер Королёв, что он, вот он, пойдёт в бой вместе с ними.
Верна была светлым городом с широкими улицами, прямыми и длинными, как стены неведомых замков, домами, построенными ещё во времена Хрущёва, и достаточно большим главным парком. Именно в этом городе родился Михаил Романович Королёв, сын школьной учительницы начальных классов и частного предпринимателя, занимающегося автомобильными запчастями. Теперь он шёл домой, попрощаться. Он очень давно боялся этого момента, ведь родные, уже смирившиеся с его темпераментом взглядами, всё ещё надеялись, что он "образумится". Отец негласно поддержал его, он уже был связан с силами лоялистов, давно помогал с поставками вооружения, тайно, даже Михаил не знал этого. Но теперь предстоял последний разговор с матерью.
Когда он поднялся пешком на пятый этаж, Королёв стоял пару секунд у дверей квартиры,думая позвонить, но боясь это сделать, но потом решил, что не стоит: открыв дверь своим ключом он переступил порог. Из кухни приятно пахло курицей, оттуда доносились звуки скворчавшего на сковороде мяса и стук посуды. Отца дома не было, с ним Миша попрощался ещё вчера.
Из коридора выбежал одиннадцатилетний братик Михаила:
- Миша, - крикнул он, повиснув у брата на шее, - мама, Миша пришёл. А где ты вчера был?
- Перестань, Кирилл, всё слезай с меня, - с улыбкой ответил скрючившийся парень, - вот держи. Кто Мишу встречает, тот подарок получает. - притянул братику целлофановый пакет, в котором покоился, прикрытый одноразовыми тарелками, чтобы не развалился, здоровый кусок свадебного торта. Миша упёр его со стола перед самым уходом.
Из кухни вышла мать, услышав крик сына. Увидев старшего, она встала, подняв красные от бессонной ночи глаза:
- Вернулся? - устало спросила она.
- Вернулся. Вещи собрать. Три дня нам дали.
- А потом? Уедешь?
- Куда? - вмешался в разговор братик.
- Как скажут. Надо будет - уеду. Но не думаю, люди и тут нужны.
- Миша, куда? - дёргал за рукав братик.
- Много вас там таких собралось? Кто командует хоть?
- Да порядочно. Не один я же - весь город за нас. Мы... - братик всё настойчивее дёргал за рукав, вставляя своё "куда?" не дающее нормально разговаривать, так что Михаилу пришлось ответить - Что, Кирилл? В ополчение. Родину защищать.
- Ты только береги себя... - начала было мать, но парень перебил её:
- Это война, понимаешь? Война! Тут либо мы их, либо они всё порушат, вон, как Кислёв. Ты не понимаешь что ли? Можно сражаться, а можно бегать и цветы дарить? Это война! - Он говорил быстро, чуть помогая себе взмахами рук, мать же стояла молча, устало опустив ладони к ногам. Она всё это уже слышала, они спорили об этом несколько ночей. Да, она не учила его такой "нетерпимости" и милитаризму, но чувство патриотизма нельзя было назвать пороком. Другое дело, что патриотизм в любой гражданской войне весьма относителен. Она всё же любила своего сына и теперь боялась, что он, с кем она связывала все свои надежды, уйдёт туда, где рвутся реактивные снаряды.
Братик ничего не понимал; он переводил взгляд то с одного говорившего на другого, то наоборот, причитая:
- Мама, как же... Мама, он куда? Туда? Мама?! Миша, ты, ты это?... Мама не надо... Может? А? Он же не...
- Кирилл перестань, - развернул его к себе брат, а потом, сделав хитрую рожицу, прибавил, - зато бить тебя никто не будет.
Это была любимая отговорка его братика "А Миша меня бьёт". И, хотя вся семья прекрасно знала, что это не правда, из обихода она почему-то не вышла.
Кирилл же шутку понял по своему и заплакал, обняв брата. Мать же просто стояла, молча глядя на сына, быть может в последний раз. Что она могла сказать?
- Зайди, поешь хоть. - начала она, пытаясь хоть немного оттянуть момент расставания.
- Да нет, я поел. Я за вещами пришёл. - отговорился Королёв. Он понимал: останься он ещё ненадолго, решимость совсем пропадёт.
Бегло собрав вещи и старательно не обращая внимания на пытавшегося ему помочь братика, он чмокнул маму в щёку и ушёл.
- Телефон хоть не забудь! - Крикнула мама вслед, - И звони почаще.
- Хорошо, - послышался в ответ звук закрывающегося лифта.
Когда Михаил вышел на улицу, он понял, что телефон-то он всё-таки забыл. Но не стал возвращаться.
Он зашёл к дедушке. Попрощаться. Дед был единственным, кто сразу принял его решение вступить в ополчение без причитаний. Он, бывший фельдшер скрой помощи, не отслуживший в армии по состоянию здоровья, но всегда остававшийся патриотом, не стал спорить со внуком. Жил он довольно близко от трамвайной остановки, так что не зайти Миша не мог. Дед сушил лук.
- Ну вот, - начал внук, едва переступив порог, - уезжаю.
- Знаю, - отозвался дед. - Кушать будешь?
- А что там у тебя?
- Котлетки, - с улыбкой ответил тот, - как обычно: сальца немного, лучку, хлебушка белого и картошечки добавлю и славно. Сейчас разогрею.
- Да нет, не надо, я так, на минутку. Бабушки дома нет?
Бабушка была бывшей преподавательницей русского языка и литературы в педагогическом институте Варны. Русский тут был как бы и не закреплённым, но вторым государственным, его знали все и все на нём разговаривали, хоть документы и печатались на кислёвском.
- Да в университете всё. Твоих принимает. Ты как, на трамвае?
Бабушка была в приёмной комиссии, которая зачисляла желающих студентов в добровольческий батальон с каким-то странным названием, которое Королёв слышал один только раз, да и то краем уха, и потому не запомнил.
- Да, не всё же пешком.
- Ну ладно. Ты это, заходи если что, рядом будешь. Не всё же вас в разъездах. Ты твёрдо решил?
- Конечно. Только ты-то не начинай.
- Ладно-ладно, засуетился тут. Ты вот что слушай. Ты их не щади. Они звери - не люди, понял. Кислёвский нацик никогда человеком не был. Такие, как они, и Союз развалили, и нас развалить пытаются. Ты главное себя, свою Родину не забывай, понял? Ты - мой внук.
Они простились. Дедушка всё же всунул Михаилу пару котлет, которые тот съел уже в парке.
Бабушку он решил не отвлекать, всё равно будет то же, что с мамой.
С отцом он уже попрощался вчера.
Он прошёлся по главной аллее парка. Посидел на каждой скамейке, словно оттягивая момент, когда ему придётся выйти из него и сесть на трамвай, чтобы доехать до конечной, где было ближе всего до общежития. Королёв словно ждал кого-то. Но никто не пришёл. Не мог прийти.
Словно в насмешку над его надеждами, в парке было абсолютно безлюдно
Он доехал до конечной. Михаил собирался переночевать тут, в общежитии, благо места были, а завтра уже отправится на сборы со свободной душой и чистой совестью.
Ему не спалось. Он скинул одеяло и, одевшись, вышел во двор. Стояла тишина. Такая тихая тишина, мирная тишина. А над ним неярко блестели в тёмном мирном небе звёзды. Он постоял минут пять, прощаясь с мирным небом, а потом опять пошёл спать.
Завтра всё начнётся.