В одиночку смерть Мэльи ощущалась как никогда сильно. Стоило перестать умываться, расслабить строгий ворот черного платья и стянуть с себя тугой пояс, как все сразу же рушилось. И тогда горе становилось таким сильным, таким безраздельным и черным, что невозможно было даже дышать. И навалилась смерть. Мучительная смерть души, когда прежний мир разваливается на кусочки.
Тогда вцеплялся в мясо горький страх. Тогда вонзались в сердце бесконечные вопросы.
Как? Ну как он будет жить без нее дальше? Дышать. Идти. Сражаться. Принимать пищу. Ради чего? Какой смысл быть без Неё? Парить тело. Заниматься рубашками и одеждой, если любимая женщина умерла по его вине. Если Ульриху фон Брандену суждено умереть одиноким и быть похороненным в черной яме без имени.
О чём мечтать? Куда теперь идти? Как жить чувствуя каждый миг, каждое мгновение свою такую тяжелую, неискупаемую вину…
Без Мэльи ши Со Ли – Бранденсбург всего лишь груда камней, почетный долг – тюремная пытка. Другие женщины - не более чем иллюзия. И прощения не будет. Ведь ЕЁ больше нет.
Ульрих налил себе вина до краёв. Прочитал про себя молитву, мысленно представляя тех людей, кто бы мог прийти на тризну. Горькое, нервное возбуждение владело рыцарем – иногда это было непрошенное веселье, какое-то сумасшедшее и болезненное состояние царапающего горло смеха; иногда стоны беспросветного горя. Молчаливый, отчаянный крик.
Мучаясь тоской, он представил себе тех людей, кто бы мог прийти на смертный пир.
...Вот этот стул с длинной спинкой - стул на котором висит кожаная одежда Валара – это заезжий ленгличанин, заносчивый засранец называющий Гемландию варварской страной: «Господа! У нас в Ленглии есть особый обычай поминать мертвых. О нет, я не хочу сказать что ваши обычаи примитивны…скорее они устарели. Вот у нас в Ленглии, похороны проходят следующим образом. Во-первоначально следует...»
...Вот этот стул – к которому прислонен Годельшедельваргхен - этот стул представляет собой почетного старикана: отвратительного старого перечника, который гордится своей длиннющей седой косой. Который противненько кхекает, раздевая липким взглядом пышнотелую служаночку.
Не переставая кашлять, дед затыкает всем глотки, бесконечно разговаривая о своем прошлом и обвиняя нынешнюю молодежь в малохольности да трусости: «Вот в наше время, кхе-кхе-кхе, рыцарство было Рыцарством! Малохльные дураки вы нынешние. Полудурки. Сморчки. Да что вы знаете о жизни? Кхе-кхе-кхе, что это за еда? Это корм для свиней, а не еда! Кхе-кхе-кхе. И что это за тут за пир? Священные обычаи рейгмена не соблюдены, кхе-кхе-кх, вот в наше время мы значится помнили еще, в отличие от вас полудурков, что такое рейгмен…»
...Последний стул, тот который принадлежит леди Феари, хотя на нем и нет её одежды – этот стул представляет собой случайного пьянчугу ввалившегося на пир. Такие воины обожают тризны! Они приходят чтобы поесть и напиться, им нет дела до покойного, зато есть дело до хорошей выпивки: «А? Что?…ну это…как звали-то, кстати, сего почтенного отрока? Ах…это женщина. Ну что же, ну что же…ну…гм…ну это…прах к праху, как говорится, земля к земле! Чего мы ждем, грешные? Опорожним кубки! Йоррегмер!!!»
- Ййоррегмер! – Ульрих поднял кубок опрокидывая в горло священный напиток.
Ульрих не думал о том что творилось в парной. Чтобы там ни происходило – это дело Двоих, длинному носу фон Брандена нет места в таких делах.
Не забывая попивать вино, мужчина снял нижнее платье, оставшись в одной льняной рубахе и трусах. Нательная рубашка была без рукавов и доходила до середины бедра. Каждый раз когда рыцарь снимал с себя какую-нибудь деталь одежды, крепости в нем убавлялись и становилось видно, что сам по себе он высокий и довольно худой. Органично сложенный человек, но вовсе не диковинный богатырь.
...Все-таки фон Бранден прекрасно подбирал себе одежду – его платья умело подчеркивали достоинства и скрывали недостатки.
«Какие малохольные юнцы-то нынче пошли. Что!? Тебе уже почти тридцать? НЕ СМЕЙ! НЕ СМЕЙ, ЧТОБЫ ТЕБЯ ЧЕРТИ НА СЕМЕРЫХ РАЗОРВАЛИ, НЕ СМЕЙ ПЕРЕБИВАТЬ СТАРШИХ, НАГЛЫЙ ЮНЕЦ! Кхе-кхе-кхе…Да я в твои тридцать лет уже настрогал десятерых детишек! Где твой замок, юнец? Сначала отрасти косу а потом вякай. Да вы и вовсе, нынешняя молодежь, понятия не имеете о том что такое настоящее рыцарство!!! Кхе-кхе-кхе…Я сейчас тебе расскажу как это было в года моей молодости…
Поеживаясь от вида многочисленных синяков и порезов - лучше бы все раны держать под одежой и никогда не видеть! – рыцарь стянул чулки. Хотел было снять и бинты с больной ноги, но когда дошел до нижнего слоя бинтов, увидел что желтые пятна гноя проступают сквозь серую тряпку слишком явственно. Слишком много гноя, слишком много кровавых пятен и отвратительных язв. Запах нездорового мяса шибанул в нос.
Устыдившись, рыцарь тут же замотал бинт обратно.
«Это верно, добрый господин! – немедленно вмешался Ленгличанин. – Сей добрый господин Наёмник, сказал что баня является для него священным местом, а значит не годится осквернять священное место видом нездоровой, гниющей плоти. Мы Ленгличане всегда чтим чужие правила. Хотя, зрит Всевышний, в вашей варварской стране…я хотел сказать, в вашей немного отсталой стране, соблюдать этикет не принято. Само собой дикарям нет дела до правил просвещенного мира. Я хотел сказать, мой господин...Гемландцам нет дела до правил нормальных людей»
« - Йоррегмер!!! Опорожним кубки! – Проорал пьянчуга – Да откроются врата Дома Славы, да войдет мы в вечный рай где ангелы и валькирии поют свои песни героям. Йоррегмер. Пей до дна!!!»
Вторично наполнив кубок вином, рыцарь направился в парилку, не позабыв пристроить за плечами Годельшедельваргхен. Феари как раз уже вышла навстречу, скользя в клубах дыма будто сказочная дева.
- Н-ну и к-как там?