Побелев от ярости Ульрих даже не нашел что сказать.
- Ч-ч-че-чего?
Отобрать у него двуручник и кинжал, заставить спрятать все оружие и вынудить держаться благочестивым святошей? Да вы смеетесь чтоли!?
- По-п-позволить простолюдину за-з-запечатать м-мой меч…Ты говоришь На-н-найджел, что я до-должен позволить местному отребью забрать мой м-мизерикорд и Годельшедельваргхен? М-мой родовой меч...Чтобы они...своими г-грязными, п-п-погаными руками...указывали мне что делать. А что п-па-то-о-м, Найджел? Ч-что они еще х-хотят? Чтобы я станцевал для них н-на одной ноге? Чтобы я расстался с Герцогом Громом, а м-может со своим рыцарским поясом? Какой умник придумал м-ме-местные правила? Что еще з-здесь проп-писано в у-уставе...хреновом?
Отчаянно заикаясь, Ульрих говорил тихо и мрачно – мерным царапающим шепотком выясняя что еще он должен отдать. От белой, выкристолизаванной ярости он даже не мог материться. Только хрипел в ночи.