- Моя вера не отрицает воскрешения. – Ульрих покачал головой, чувствуя липкий пот на своем лбу: ну кто бы мог подумать, что однажды придется объяснять все эти сложные вопросы в которых он и сам разбирается с трудом, чужестранке из другого мира?
- Моя вера, дочь Ямано, говорит что однажды придет Сын Божий с неба и будет судить всех людей. Мертвецов и живых, грешников и праведников. Сын Божий придет с неба и воскресит всех погибших для великого суда, однако до этого последнего дня, никто не имеет права перечить небесной воле и якшаться с колдовством. В моем мире, все чудеса которые созданы не божьей рукой, называются колдовством и мажичеством. В моем мире, дочь Ямано, любого занимающегося магией и колдовством, если только он не принадлежит к породе лесных людей, ждет суд церкви. Суд этот довольно суров. Любого кто объявит себя магом и не раскается в своем грехе, ожидают пытки и костер. Возможно, это слишком сурово. Я думаю что это неправильно, но это воля Церкви. Никто не имеет права перечить воли Церкви в моем мире.
Ульрих задумчиво потер хромую ногу.
- Понимаешь, в моем мире Церковь абсолютна. Ты все время говоришь о хозяине, но в моем мире, хозяином можно считать только Церковь и самого Бога. Это мой хозяин. Поэтому я никакой не…как это...никакой не ро-ни-н. Нет. Я рыцарь креста Господнего. Я сражаюсь за веру, то есть сражался, но потом…- Рыцарь махнул рукой.
А что он мог сказать? Что однажды сражения превратились в бессмысленные кровопролития? Что однажды под палящим солнцем проклятых пустынников, рыцарь понял что дело вовсе не в вере, а в слепой жажде убийств. Что к тому времени из пламенного молокососа он превратился в грязного циника. Превратился в вонючего, спивающегося пьянчугу. Что в конце концов, он так и не увидел особой разницы между богом пустынников и своим собственным Богом. Что сохраняя веру, он напрочь разочаровался в людях. Что в конце концов он так и не заработал обещанных богатств, а значит у него по прежнему не было средств чтобы вернуться обратно в Бранденсбург и сокрушить Андреаса.
Нужны были люди, деньги и кони. В пустынях же Ульрих нашел лишь грязь и кровь
- Потом обстоятельства изменились. Но я по прежнему служу своему хозяину Господу. А мой хозяин говорит, что тела нельзя сжигать. Человек создан из земли и должен вернуться в землю. Так правильно. Может, в твоем мире всё иначе, дочь рода Ямано. Хрен его знает. Я вот недавно встретил мир, где маги ходят среди бела дня, жгут людей и считают это правильным. Инквизитор трапезничал рядом с магом, зная что это маг! Твою мать!!! Инквизитор рядом с магом...в моем мире это совершенно невозможно. Всё равно что луна засияла бы вместе с солнцем. Но в других местах такие вещи считают возможным…Однако…
Рыцарь поглядел прямо в глаза Юмико, - если он понял всё правильно, девчонка должна оценить и понять.
- Я по прежнему служу своему хозяину в любом из миров. Пусть сейчас моя служба ничтожна, пусть я сам всего лишь грязь у ног своего хозяина, но я обязан выполнять его волю где бы не находился. Обязан выполнять до самой смерти по мере своих ничтожных, человеческих сил. Девчонку следует придать христианскому погребению и прочитать над ее могилой молитвы. Лучше бы это был настоящий священник. Но если его здесь нет, я как рыцарь креста Господнего, имею право прочитать над ней свои молитвы. Это допускается моим хозяином. Что касается убийцы, ну…
Рыцарь встал на колени, пытаясь припомнить положенные тексты…
- Ну…я думаю рано или поздно мы его найдем в том городе, куда ведет нас твой Хурин. Кажется…Книжный град. И я уверен, что здесь замешан этот знаменитый хрен, победитель многих турниров сэр Айронсайд. Мать его. Хренов ублюдок…
Ульрих замолчал. Речь вышла длинной и скомканной, но по-крайней мере, он надеялся что женщина воин поймет хоть что-нибудь. В продолжение своего рассказа Ульрих заикался, довольно часто теряя нить разговора, с трудом пытаясь выговорить какое-нибудь сложное слово. Он бы предпочел ехать молча с закрытым ртом, - во всяком случае до того прекрасного момента пока не представится шанс напиться как следует – однако, следовало объясниться. Ульрих был заикой. Но не был трусом. Если нужно было высказать что-то важное, пусть и скатываясь в глазах собеседника к третьесортному шуту, - что ж, значит такова судьба.