/
ссылка/
«Решимость. Не вера. Решимость. Вот, что главное. Что есть единый смысл для тебя. В тебе слишком много сомнений. Они погубят. Стань решительной. Или умри сейчас, дабы не страдать потом»
У Момозтли не было добрых слов. Она знала Истину. Истина не бывает доброй. Истина – это истина.
«Страх. Страх для тех людей, что ты видишь внизу»
Величие Ульпалы возносилось к самым звездам. Этот храм, казалось, был не младше земли, на которой стоял. Так было тогда. Так есть сейчас. Так будет всегда.
«В твоей жизни не должно быть страха. Ты слышишь Богов. Ты несешь их волю. Ты уже не есть человек. Забудь про страх. Забудь сейчас»
Она не смогла забыть. И тогда Момозтли повела ее в джунгли. Дикий, зеленый полог. Пестрота истинной жизни, рожденной вместе с миром. Ей было наказано пробыть здесь от рождения до смерти луны. На земле, где ходят лишь охотники. И еще дальше. За зеленой стеной. За ледяным ручьем. Это время запечатлелось в памяти Зьяньи на всю жизнь. Время, когда страх бился в судорогах. Корчился. Вырывал ее сердце на волю Богам. Рождался снова и снова. Чтобы умереть. Она помнила, как он сделал свой последний вздох. В глазах рассерженного зверя. На склонах скользких обрывов. В голоде земли. В холоде ветров. Момозтли дала ей великий дар. Она избавила ее от страха. Их гнев прольется грозой. Их гнев рассыплется небом. Раздавит облаками. Ударит ветрами. Они не умеют прощать. Их воля непостижима человеку.
Зьянья знала. Она знала, что ярость Отцов грядет. И тогда никто не сможет остаться на ногах. Ни жрицы. Ни, тем более, император.
Темную ночь разрывал огонь. Пожирал черный полог, вырывая куски. Запахи дыма и огня. Присутствие Человека.
Он решил спрятать свой грех от солнца. От взора Богов. Он решил сделать это ночью. Неужели он думает, что Они не увидят? Неужели его разум так затуманил Зверь?
Зьянья выросла в этих стенах. Их шершавая поверхность хранила тысячи снов. О тех временах, когда Боги были здесь. Защищали. Обучали. Вели неразумных детей. Эти стены помнят крики первых жертв. Помнят торжество, возносимое с брызгами крови в ясное небо. Помнят дожди гнева и печали. Помнят времена любви и процветания. То, что казалось незыблемым, непоколебимым, теперь хотят уничтожить. Разрушить, разобрав по камушку. Отречься от Знаний. От Истины. От Старших.
Тонкие пальцы сжались в кулаки.
«Помни. Ты не человек более»
Любила напоминать Момозтли.
«Твое тело – оболочка. Твой разум – отражение в воде. Твой дух – вот что имеет значение. Почувствуй, как сквозь него проходит Их воля. Услышь, как Они поют. Не пытайся понять. Не пытайся осознать смысл Их даров и проклятий. На твоих плечах лежит ноша, которая тебя сломит, если ты сделаешь хотя бы один неверный шаг. Если ты засомневаешься. Если потеряешь веру»
Водянистый взгляд, пронизывающий до самых костей. Она была слепа. Не видела больше этот мир. Жила на пересечении.
«Зьянья»
Она была ей единственной матерью. Только ее слова имели смысл.
«Никогда не сомневайся»Не страх она ощущает сейчас. Страх умер тогда в диких джунглях. И она не позволит ему воскреснуть вновь.
Гнев.
Вот что течет в ней, пронизывая тонкими костяными иглами сердце.
- Боги слышат, - ее рука опустилась на подрагивающее плечо послушницы. Неужели и она сама когда-то умела так бояться? – Все их крики. Каждое слово. Боги не оставили нас.
Ее голос был тих и спокоен. Но тверд. Он обволакивал пустоту комнаты, возносясь к самому потолку.
Уже две зимы, как Зьянья забыла, что значит улыбаться или плакать. Она не помнила своих слез. Не помнила их вкус.
«Это – не величие человека»
Момозтли указывала рукою на огромный город, вытесняющий лес.
«Это – величие Богов»Она с удивлением почувствовала, как что-то теплое оставило дорожку на ее правой щеке, смазав белую краску ритуального узора. Дотронувшись пальцем, Зьянья посмотрела на него, не веря своим глазам. На его кончике блестело мокрое пятнышко. Она прикоснулась им к губам. Привкус соли и горечи краски сплелись. Именно таким был вкус. Вкус боли за погибающий мир, который она помнила с детства. Вкус гнева и желание отомстить во что бы то ни стало. Император должен умереть.
- Пойдем, - она сильно дернула девушку за руку, заставив встать за ней. Не было времени пытаться спасти кого-то еще. Отцы позаботятся о их душах. Ей же необходимо позаботиться о себе. Ей нужно суметь сохранить Истину, которую подарила ей Момозтли. Ей нужно выжить.
Зьянья бесшумно подобралась к выходу из покоев, подхватив небольшой мешочек и повесив его через плечо. Дала себе право обернуться на одно мгновение. Одно мгновение, чтобы запомнить каждую деталь. Эта комната была ее святыней. Здесь она всегда чувствовала себя рядом с Ними. Возможно, она больше никогда не вернется сюда.
- Иди за мной. Не сворачивай. Не останавливайся. Не пытайся никому помочь, - она почти шептала, но знала, что послушница слышит ее.
Она может стать обузой. Ее слабость может погубить Зьянью. Девушка слишком молода. Страх поглотил ее. Страх заразил ее душу. Один крик, одно неправильное движение, и они обе умрут. Ее нужно оставить здесь. Успокоить. Сказать, что все будет хорошо. Что на все воля Богов. Обнять, подарив тепло, которого сама Зьянья никогда не знала. Плавно, незаметно вынуть текпатль из ножен. Одним быстрым движением ударить меж ребер. В самое сердце. Она бы не успела испугаться. Она бы запомнила только нежность объятий. Зьянья бы вручила ее сразу Богам, избавив от страданий. Так поступила бы Момозтли. Так нужно было поступить ей.
Рука скользнула по кожаному переплету узоров ножен. Холод обсидиана обжигал даже сквозь них.
- Не издавай ни звука. Смотри только на перо чичтли в моих волосах. Если…
Шелест перьев смешался с громким топотом шагов. Они совсем близко. Такие же безумные, как их хозяин.
- Если меня схватят – беги в нижние ярусы. Ищи запретные двери. Самые древние.
Она позволила себе еще одно мгновение, чтобы обернуться, схватить девушку за подбородок и посмотреть прямо в глаза.
- Не. Пытайся. Никому. Помочь.
Убедившись, что послушница ее услышала. Зьянья скользнула в коридор.