Когда появился артиллерист, Стэпан резко затормозил. Так резко, что чуть не "улетел" за продолжавшим двигаться по инерции и висящим на его плечах Тяном. Справился, на солдат, на девиц глянул. На артиллериста.
Вот он, момент выбора, момент истины. Сколько матросов уже погибло? А сколько ещё погибнет в этой бойне? А что если этот жучий, в дюзу его, эсминец, сделает ещё пару-тройку залпов по ослабленному, израненного крейсеру? Успеет ли Стэпан с командой добежать до ботов, эвакуироваться? Даже если и успеет и выживет - а простит ли он себе когда-то, что не сделал ничего, чтобы спасти корабль, который много лет был его домом. Пусть не любимым, не родным, не желанным, но домом. Домом с друзьями, врагами.
И сможет ли он себе простить, что не поквитался за гибель Володымира Володымировича? За отца своего второго. За батю...
Да неужто он будет тварью дрожащей, от смерти поджав хвост бегущий? Разве не его предки на древних крейсерах в водах родины Человечества мужественно встречали свою гибель, но не бежали и не сдавались? Разве не его предки при Центаве-4 в составе третьей Звездной эскадры в течении трех дней вели бои с превосходящим по мощи флотом врага и сумели спасти колонии ценой гибели и тяжелых ранений почти всех матросов и офицеров эскадры?
Сейчас момент истины для него, для старшего матроса Стэпана Поросенкова. И сейчас он может доказать... Даже не другим выжившим, не человечеству доказать, а самому себе доказать, что он не тварь ползучая, от страха трясущаяся. Доказать, что он сам, сознательно, добровольно способен пожертвовать жизнью своей за других - за друзей, за погибших, за тех, чья жизнь сейчас на волоске.
Молча тело Тяна с плеч снял, в сторону Кислоты толкнул. На старшину посмотрел.
- Бегите к шлюпкам, я вас догоню.
А сам уже в гермодверь ныряет, аккуратно артиллериста отстраняя.
- И если не успею - не ждите меня. Спасайтесь сами.