Дымом пахнет. Едким, химозным. Дым плавает под потолком отсека - вытяжка не до конца справляется с объемами поступления продуктов горения. Жарко, как в вагоне монорельса по утрам. Часть ламп в отсеке полопалась, а другая часть начала моргать, так что освещение в машинном зале пляшущее, сюрреалистичное, рождающее причудливые гротескные тени. На полу вповалку лежат тела матросов, мичманов и, вероятно, даже младшего офицерства. Истеричными воплями надрывается сирена.
А начиналось-то все браво! Пошли самым полным на неприятеля. Потом команда глушить левый пошла, стало быть, правым бортом к неприятелю для залпа разворачиваться стали. Задрожала, заходила ходуном палуба под ногами, отзываясь на залпы главного калибра радостным тремором. Но почти сразу судно начало трясти сильнее, куда сильнее.
Мостик затребовал самый полный. Дали самый. Жарко стало почти нестерпимо в царстве могучих машин, а потом... Потом «Адмирала» взболтнуло особенно мощно, и правый маршевый с оглушительным грохотом разлетелся на куски, разбрасывая в стороны разнокалиберные металлические обломки.
Поросенков.
Кое-как разлепил глаза. Сесть попытался. С первого раза не вышло – что-то тяжелое грудь придавило. Скинул «что-то» на сторону. Сел, осмотрелся. Ох, матушка моя! Что творится-то?
Опустил глаза, и взгляд упал на «что-то», которое оказалось ни чем иным, как Володимиром Володимировичем дорогим. Как тут не узнать? Комбинезончик засаленный, туго обтягивающий обширное пузо механика, кулаки почти родные, отеческие, трогательно заросшие на костяшках курчавым мехом, наколочка синюшная на правой ладони, с тыльной стороны, схематически изображающая не то встающее, не то садящееся солнце...
Только вот головы на теле нет. Лежит она, усатенькая, поодаль, метрах в трех, аккуратно срезанная с шеи, а взгляд такой грустный-грустный…
Скупая мужская слеза навернулась на глаза Степана, но не успел он горюшку предаться – что-то стало настойчиво пихать его в седалище. Только сейчас осознал ошарашенный матрос, что кто-то под ним уже с пол минуты дергается и пищит.
Райт.
Пришла в себя от того, что дышать нечем стало. Глаза распахнула - потолок машинного перед собой увидала, освещенный неверным мигающим светом и затянутый плотной дымкой. Поняла, что навзничь лежит на полу моторного отсека.
Сверху тяжелое навалилось что-то, придавило так, что не вздохнуть. Туша сверху шевелилась, покряхтывала будучи, видимо живым человеком. Джерри попыталась привлечь внимание к своей персоне, но грудь, сдавленная непомерной тяжестью, серьезные звуки извлекать отказалась, ограничившись жалким писком.
Райт скосила глаза, и узрела, что на ней восседает здоровенный придурковатый моторист, подписавшийся служить сто лет, с которого угорала вся моторная палуба. Он ворочался, вздыхал, и, кажется, шмыгал носом, но упорно не замечал подаваемых девушкой сигналов. Пришлось добавить острой критики снизу, и тогда уж здоровяк обратил на маленького механика свое рассеянное внимание…